ПРО СВОЮ ФАМИЛИЮ художник Григорий Лесухин говорит – в ней есть и лес, и ухо. Чуткая фамилия. Лес вообще его стихия: коренной магнитогорец, выпускник нашего худграфа уехал из Магнитки в 1986 году и семнадцать лет прожил в бурятском городке Селенгинск на Байкале. Старший брат позвал в лесную романтику.
– Тайга, охота, неприкаянность. Сладкое времечко, – говорит Григорий. – Сам себе завидую. А вот другие считают: не нажил, не преуспел. Да разве ж объяснишь, в чем оно, мое богатство. Да и не стоит.
Его богатство нематериально. Хотя были и достаток, и серьезные клиенты. Особенно когда железный занавес рухнул. Чуть в Новую Зеландию не уехал – миллионер приглашал как художника-стилизатора на собственный остров. А он испугался – не того, что не справится, а искушения, что может не вернуться. И до сих пор о своем тогдашнем решении не забывает. Но и не жа-леет.
Кем он только на Байкале не работал. В спокойные времена – преподавателем в школе искусств, в начале перестройки – ювелиром в собственном кооперативе «Экслибрис». Когда «ювелирка» оказалась невостребована, занялся живописью. Особенно удавались стилизации зверей и птиц – они нравятся людям с восточным менталитетом, а Байкал – «это почти Восток», считает он. А потом перестройка обернулась обратной стороной – люди бедствовали, им стало не до картин. Он работал охранником, сторожем, каменщиком, начальником пошивочного цеха на меховой фабрике, столярничал, коптил рыбу и даже едва не угодил в штатные охотники.
– Это в Магнитке комбинат город кормил и горожан поддерживал. А в Сибири вообще тоска, – вспоминает он. – Край, и без того донельзя жесткий и хищнический, был попросту брошен на произвол судьбы несколькими нашими правительствами. Там я узнал, что такое нищета, загнанность в угол. Только отчаяния и одиночества не испытывал никогда. Условий писать картины у меня не было. Помню, по ночам бревна сырые пилил двуручной пилой – но один. А морозы тогда стояли рекордные, до 56 градусов доходило. Печь чадила, дачный домик из лафета едва нагревался и сразу остывал. Три года так, без средств, электричества...
Тогда же начал писать роман-трилогию о втором пришествии. Сподвиг его на это батюшка, с которым у него вышел конфликт, даже противостояние. Григорий не хочет выносить на люди эту мистическую историю, тем более она еще не завершена. Но только стал он тогда думать о сути веры, анализировать Библию и слова Иисуса Христа – нашел много противоречий. Пришел к выводу, что Иисус Христос когда-то искусил все человечество, пообещав ему воскрешение в обмен на нужное поведение. Считает, что люди ценят Иисуса, но не любят. Между ними сделка, а не любовь. При этом заявляет: «Я не сатанист! Боже упаси! Я верю в бессмертие души. Это бесспорно. Но время Иисуса Христа прошло – когда будет второе пришествие, на землю придет другой человек». Понимает уязвимость своей позиции: «Я где-то рискую… Может, сам рою себе могилу»...
В его философии причудливо переплелись и суеверия, и восточные учения, и христианские мотивы, и вера в экстрасенсов, и предсказания Нострадамуса. А его картины-тотемы – совсем языческие… Тут остается или спорить с ним до хрипоты, или принять его таким, какой он есть.
Параллельно он пересмотрел свою систему ценностей, решил для себя вопрос добра и зла. Считает, что это две стороны одной монеты: не будет зла, не будет и добра. Битва со злом – вчерашний день. Сегодня со злом нужно уживаться, договариваться, уравновесить добро и зло в собственной душе. В этом для него и гармония, и бог. Григорий считает, что священники нарушают равновесие, перетягивают маятник в сторону добра. Но только лишь маятник отпущен, и он на такую же амплитуду качнется в сторону зла…
Сам он ищет гармонию и разумную середину во всем. Он левша. Когда в школе стали переучивать, «заработал» сильное заикание, не давалось чтение. Все произведения школьной программы ему читали мама или брат. Первую книгу осилил в восьмом классе. В армию не взяли. В пединститут приняли, отдавая дань его художественному таланту – хотя какой из него педагог с таким заиканием? Вот и работал два года после окончания оформителем. На Байкале занялся цигун – древним китайским искусством оздоровления и саморегуляции, методом энергоинформационного общения с окружающим миром. Сумел преодолеть проблемы со здоровьем и заикание. Согласен с учеными, что именно правое полушарие, «отвечающее» за левшей, определяет их художественные наклонности. Леонардо да Винчи, Альбрехт Дюрер, Питер Пауль Рубенс, Чарли Чаплин… С духовной точки зрения левшам труднее – их считали колдунами и пособниками дьявола. Кстати, в Библии более ста раз упоминается о правой руке с положительной точки зрения и около двадцати пяти о левой – с отрицательной. И мир вещей создан для правшей. Левшам неудобно жить в асимметричном мире: двери открываются не в ту сторону, ножницы работают не так, из ружья целиться неудобно… Некоторые переучиваются в течение жизни, да и по статистике левшей рождается все меньше. Может, это потеря для человечества?
Григорий считает, что достиг баланса в работе полушарий мозга. Одинаково ловко управляется обеими руками. Книгу пишет правой, картины – левой. Цигун помогает в творчестве.
– Многим художникам для вдохновения нужен допинг. А я черпаю энергию внутри себя.
Мои картины тоже энергетически заряжены – позитивной энергией, они живые и оптимистичные. Если картины тоскливые и печальные, то они могут вызвать болезни у людей. Никому бы не посоветовал вешать на стены репродукции знаменитых картин «Последний день Помпеи», «Девятый вал», «Иван Грозный и сын его Иван»… И чем сильней такое произведение, тем опаснее.
Выше всех он ценит творчество Ван Гога, учится у него. Считает, что похож на него даже внешне. Скрупулезно изучает мастеров – их манеру исполнения и стилистику. Беспощаден к себе и неудавшимся творениям – без сожаления «записывает» их или уничтожает. Потому что не хочет довольствоваться малым и идти на компромисс. А из «земных» учителей ценит магнитогорского художника Юрия Найду, своего руководителя дипломной практики, графика от бога.
Лесухин вернулся в Магнитку четыре года назад – когда тяжело заболела мама. Так и остался, живет вдвоем с отцом. Свою семью не создал – молодость была отравлена заиканием, а потом сказался замкнутый образ жизни. Хотя знает, что такое любовь, говорит: «У меня сердце не картонное». Сейчас чувствует вокруг себя некий вакуум, но считает это закономерным – он в Магнитке чужак, здесь его как художника знают пока мало. Членом союза художников не стал, в конкурсах не побеждал… Мечтает о «персоналке», да не складывается.
– У нас ведь только победителей не судят, – рассуждает он. – А ты прогреми, засветись, докажи. Тогда и поговорим. Все правильно. Только получится ли потом разговор? Я же злопамятен как слон. Они мне сейчас нужны или уже никогда.
Он не жалуется на невостребованность: выставляет свои картины в одном из мебельных салонов города, они пользуются спросом. Масло и холст – классическое сочетание. Его полотна есть в частных коллекциях Казахстана, Новой Зеландии, Китая, Германии, США, Англии… Да мало ли где еще – картины живут отдельной жизнью от художника, у каждой из них своя судьба.
Немногие из художников могут похвастать, что денег от продажи картин им хватает на жизнь – в основном, все где-то работают. А ему вот достаточно. В том числе и потому, что аскет, потребности минимальны. И здесь он достиг баланса. Утверждает, что жизнь его – полная чаша. Все, что было в ней, ему дорого. Что уже есть или будет – интересно. Никогда ни в чем не каялся. Совесть не грызла. Груза непомерной ответственности не испытывал. А теперь научился не обижаться – поэтому прощать некого.
– Аскеза много дает и много отнимает, – рассуждает он. – Ты самодостаточен, а получается, что на отшибе, общество идет другой дорогой. Когда отшельник уходит в лес, он не мир познает, а себя. Но есть тенденция: отшельник должен жить среди людей, но сохранять свои принципы. В мире – и с миром.
Картины городского отшельника Григория Лесухина – тропинки, ведущие из леса к людям.
