В нём течёт кровь украинских селян и псковских трудяг, а его характер выковала раскалённая Магнитка. Отец Александра Маструева Леонид родом из-под Пскова, но с пяти лет в поиске лучшей доли колесил со своей мамой по всему СССР. Осели в Акмолинске (ныне – Нур-Султан), оттуда отца после школы забрали в армию – восемь лет отслужил он во флоте на Дальнем Востоке, участвовал в японской войне. Потом в Брянске, куда приехал к родным, познакомился с будущей мамой Александра Леонидовича – Евдокией, украинкой из Сумской области.
О маме юбиляр говорит с придыханием: она окончила три класса сельской приходской школы, больше грамоте не обучалась – фашисты пришли. Но отличалась житейской мудростью и острым умом – Маструев уверен: доведись матери другая судьба, стала бы она большим человеком. В 14 лет она уже получила медаль «За доблестный труд».
– Дед погиб на войне, осталась бабушка с четырьмя дочерьми, – рассказывает Александр Леонидович. – Лошадей да быков не было, а землю пахать надо – вот и впрягались сами в плуг. Когда немцы пришли, сестёр хотели в Германию угнать: младшую (маму) только не тронули да старшую сестру – она ногу сломала, когда лес разгружали. А двух средних погнали: одна сбежала прямо из колонны, а вторая до конца войны в Германии работала.
В Сумской области родился и Александр Маструев и, хоть уже через год родители увезли его в Магнитогорск, до 18 лет обращался к матери и отцу на «вы», как положено украинским патриархальным укладом.
В Магнитке поселились в бараках для военнопленных: когда тех отправили по домам, в переоборудованные помещения пустили жить горожан.
– Огромный коридор, по которому дети катались на велосипедах, по бокам – двери в комнаты и возле каждой примус, на котором готовится еда, – улыбается Александр Леонидович. – Часто в играх примусы мы сшибали, получали от родителей затрещины. Быт скудный, конечно, но жили дружно: по вечерам слушали радио – их два-три приёмника было на весь барак, а по праздникам в коридор выносили единственный патефон и танцевали. Всем миром молодых женили, рождение детей отмечали и в последний путь провожали. Пожалуй, самые счастливые годы детства.
Ещё из ранних воспоминаний – как в четыре года мама повезла его к родным на Украину. Помнит, как бабушка и тётки купали его в печке – а устье у печки на Украине большое: бабы наготовят еды, а потом, пока в печи тепло, быстро сгребают золу, ставят внутрь таз с водой, купают в нём детей и моются сами. Пол и мебель в хате были из некрашеного дерева, и каждую субботу бабка, тётка, мать и её подруга собирались на хозяйственные работы: скребли размоченные мыльной водой пол, столы и полки – по сей день он помнит этот пьянящий запах «разморённого» дерева. Потом садились резать лучины – керосин был дорогим и дефицитным, и весь вечер при тусклом свете лучины лузгали только что поспевший фундук под мамины рассказы о чудесной жизни «на Магнитке» – с электричеством, водопроводом, примусом и радио.
– Колхоз тот назывался «Красный прогресс», и я долго потом это слово считал чем-то отсталым, средневековым, а в шестом классе купил журнал «Катера и яхты», прочёл о новом лодочном двигателе «Прогресс» и сильно удивился: как можно было такое чудо техники назвать таким допотопным словом, – смеётся Александр Леонидович.
Жили Маструевы хорошо, хоть и денег было впритык: мать, чтобы устроить сына в ясли, сначала работала там же нянечкой, потом пошла на крановый завод – выбилась в передовики, о ней даже в газетах писали, но быстро надорвала здоровье. Отец, всю жизнь отработавший электриком, и жену свою устроил электриком на 12-й квартал, где вскоре ей дали двухкомнатную квартиру. Жили мирно, дружно, правда, отец частенько жёстко воспитывал сына. Леонид Григорьевич обожал читать, беспартийный, окончил Институт марксизма-ленинизма и мог в политических диспутах заткнуть за пояс любого начальника-коммуниста – Маструев смеётся: потому и карьеру не сделал – ершистым слишком был.
Страстью отца было чтение: он собрал огромную библиотеку и каждый месяц на книги тратил треть зарплаты, а то и больше.
Уйдя на пенсию, оба продолжали работать. Александр Маструев, к тому времени уже руководитель на ММК, часто пенял родителям: вам что – денег не хватает?
– Отец говорил: перестану на работу ходить, двигаться – сразу лягу да помру. Собственно, так и получилось, – вздыхает Александр Леонидович. – Работал до 68 лет, потом занимался садом, читал, но – не то: в 72 его не стало. Мать, перенеся три инфаркта, тоже от работы отказываться не собиралась – говорила, для неё это возможность с людьми общаться. Да и принцип у неё был: никого собой не обременять – всё сама. Умерла в 89 лет и до последнего даже в саду сама работала.
Книги, можно сказать, решили и судьбу самого Александра Маструева. К поступлению на энергофак техникума он готовился в саду, куда отец как-то принёс фолианты из серии «Библиотека приключений» и «Библиотека современной фантастики». Ну и какая, скажите на милость, подготовка? – всё лето он взахлёб читал книги и сдал экзамены на «трояки» – для энергофака критически мало. Зато хватало на металлургический – туда и зачислился. По результатам первой сессии Маструев стал лучшим, руководство разрешило перевод на энергетический, но он заартачился: не пойду.
– У нас какие-то копейки в карманах, а у детей металлургов – рубли, трёшки, – улыбается. – Стал интересоваться – у сталеваров в три раза зарплата больше, чем у остальных. Ну и заявил родителям: не хочу быть, как вы, лучше буду богатым сталеваром (смеётся).
Но первой в трудовой книжке Александр Маструева значится профессия каменщика.
Преддипломная практика в техникуме того времени – целый год работы на комбинате. Устраиваясь в штат, парни сдавали экзамен на разряд, в первом мартене его принимал начальник цеха Константин Григорьевич Носов. Маструеву, ответившему лучше всех, предложил лично: «Беру вторым подручным, восьмой разряд даю», – тогда как остальным максимум шестой «светил». Радостный, полетел в отдел кадров, там его пыл охладили: «Размечтался – ну и что, что Носов сказал!» И с остальными Маструева определили в службу ремонта промышленных печей.
– Работа адская, но школа жизни незаменимая, – говорит Александр Леонидович. – Почему ММК был лидером советской металлургии? На площадке, рассчитанной на одну мощность производили в несколько раз больше. Помню, главный инженер Мариупольского комбината приезжал, спросил меня об этом, не поверил – щенком обозвал, а потом подошёл, извинился: «Снимаю шляпу». Все 35 мартеновских печей работают на износ, плавка при двух тысячах градусов часто обрушивает свод. Одна печь на ремонте – норма, сломалась вторая – форсмажор, а три – уже ЧП, и Москва буквально выкручивает руки директору, потому что это почти десять процентов падения производства. Поэтому делать ремонт нужно очень быстро.
После защиты диплома – кстати, по ремонту печей, – ему, как лучшему выпускнику, единственному при распределении предложили остаться на ММК. Но он с друзьями решил поехать в Нижний Тагил – взрослая жизнь, самостоятельность… А через два года ушёл в армию: металлургов брали в её ряды только после двух лет отработки. В 1974-м он вернулся в Магнитогорск и поступил в цех подготовки составов (ЦПС) – обычным работягой с низшим разрядом. Через месяц Маструев уже бригадир на стриппере, ещё через восемь месяцев – диспетчер. На том же месте, с которого начинал карьеру Иван Харитонович Ромазан. Систему управления ЦПС создавал начальник цеха Николай Васильевич Галынин – военный лётчик, интеллектуал, любитель театра, он был единственным руководителем, которому КПСС прощала беспартийность. На ватмане таблица работы печей и обжимных станов расписана так, что причина любой заминки чётко «прорисовывается».
Первый руководящий опыт Маструев получил, став мастером: бригаду ему, «зелёному», дали самую отстающую: утром неторопливо пьют чай, работать не спешат – и уговаривал, и ругался, бывало дело, и кружки ногой из рук выбивал. Пытался начальника Виктора Александровича Лесина убедить: поменяйте, мол, бригаду – один тунеядец, второй алкоголик, третий бузотёр… Начальник послушал, головой покивал, потом: «Я тебя понял, иди воспитывай!» Через год бригада стала лучшей. Александр Маструев пошёл в рост: начальник смены, заместитель, потом начальник цеха. Из 41 года стажа на ММК производству отдана ровно половина. Потом началась работа в заводоуправлении.
Как в его жизни появился партком, он до сих пор не понимает: как все руководители, Маструев был коммунистом, но статусом этим не дорожил: дважды отказался от учёбы в Институте марксизма-ленинизма, пропускал заседания парткома... На очередной аттестации у замдиректора ММК по кадрам Геннадия Георгиевича Чугунникова партийные боссы поставили вопрос об исключении Маструева из партии – но Чугунников вступился. А через месяц – звонок: назначаешься замсекретаря парткома. Как он отказывался! Но сам Ромазан по плечу хлопнул: «Надо, Саша!» Это был 1987-й: партию как только не поливали! Маструеву достались последние, самые жёсткие три с половиной года её существования. Радовало одно: в отличие от чисто идеологических структур, на ММК партком занимался тем же производством: кадры, задачи промплощадки, помощь соседним совхозам и многие другие вопросы.
Пришло смутное время: росло самосознание горожан, подпитываемое журналистами, которые ещё вчера пели о ведущей роли КПСС, а сегодня поливали её грязью.
У горкома собирались митинги – тысячи человек ругали экологию, а главное, страшный дефицит, практически голод. Требовали ответа не только от города, но и его кормильца – комбината. И Маструев – в то время уже секретарь парткома ММК – выходил, объяснял, успокаивал, а потом с дирекцией ММК искал выходы. Он, как никто, видел несправедливость: почему, например, у магнитогорских металлургов труд тяжелее, а по талонной системе продуктов того же сливочного масла им полагается вдвое меньше, чем в Челябинске, а в Москве вообще продукты продают свободно, но в магазины пускают только по прописке?
В это время замминистра чёрной металлургии, бывший директор ММК Леонид Радюкевич и Иван Ромазан добиваются разрешения комбинату в течение трёх лет продать за рубеж десять миллионов тонн стали и на вырученные деньги привезти в город товары первой необходимости. Это был нонсенс: впервые о подобных поставках договаривалось не министерство, а сам комбинат, организовавший ради такого случая внешнеторговое предприятие – тоже впервые в СССР. Возглавил внешнеэкономическую службу Алексей Андреевич Рудченко – высококлассный юрист, сопровождавший все сделки по совсем не профильной деятельности комбината. Так на ММК пошли составы с консервами и колбасой, мясом и прочим продовольствием, а также одежда и обувь, куртки и дублёнки, бытовая техника и электроника. Одинаково одетые и накормленные металлурги стали называться «дети Ромазана». Александр Маструев же, понимая, что век КПСС заканчивается, трудоустраивал подчинённых парткома: к моменту, когда КПСС развалился окончательно, из 80 человек в парткоме осталось всего семеро.
А 27 июля 1991 года Ивана Харитоновича не стало. Магнитогорск вступал в новую трудную эпоху, руководить которой выпало, в том числе, Александру Маструеву. Об этом – в следующем номере «ММ».
