В основе торжественной программы открытия - творчество магнитогорского режиссера Игоря Гончарова - его новая короткометражка и социальные ролики. Горожанам Игорь Гончаров знаком по фильму "Вариации на тему пустоты, или Дело №4917" о Борисе Ручьёве, а также по полнометражному проекту "Гидра" (16+), в основе которого реальные события 30-х гг. XIX века, упоминаемые в очерке "Хивинка" старшины Оренбургского казачьего войска Никандра Бухарина. Молодую женщину Акулину, жену казака Степанова, жившего в Березовском поселке Таналыцкой станицы, похитили кочевники-киргизы и угнали в Хивинское ханство. Впрочем, как писал М. Горький: "Жизненный факт еще не есть художественная правда". Вся правда - в пафосе. И это небольшое эссе будет как раз о нем.
Несколько лет назад, готовясь к творческой встрече с поэтом, эссеистом, режиссером Игорем Гончаровым, я прочла книжку его стихов "Палеонастоящее". Думала, что готовлюсь, а на самом деле просто сидела в недоумении. Битый час - в битом недоумении. У Гончарова поэзия и история не просто рифмующиеся, но и взаимопроникающие, родственные вещи. И сживляя, прививая их друг другу, он добивается какой-то странной экзистенциальной - нет, не тоски - улыбки, и ею спокойно и мудро рассказывает. Гумилев, по-моему, говорил, что у каждой книги стихов есть свой подвиг. У Игоря тоже вышла книга-подвиг. Гуляет себе по векам, живет сразу во всех и при этом, до болезненности доходя, чувствует, как утекает время. Причем, подобно русскому космисту Н.Федорову, видит, что исчезают не только его личные мгновения, он чужие потухающие минуты лицезрит всей глубиной зоркости и, чудо какое-то, силится оживить их, вернуть. Это вступление не о фильме, но на самом деле о нем. Потому что "Гидра", как и предыдущий гончаровский кинопроект о Б.А. Ручьеве "Дело №4917", - продолжение его романа с историей, визуализация "палеонастоящего".
В.Г.Белинский первоочередную задачу критики видел в раскрытии пафоса произведения, считал его ключом к творчеству. Пафос, если его понять, даст сведения, что заставило художника взяться за перо или за камеру, наделило силами начать и закончить. Пафос - порыв, творческий зуд, от которого можно избавиться только одним способом - сделать то, что тебе диктуют. Все, что последует далее, - это мои попытки определить пафос фильма "Гидра", вернее, уловить его оттенки и призвуки.
Тихая воля истории
В основе пафоса "Гидры" - органическая естественная волна истории, ток истории, который идет сквозь всех нас, тихая воля истории… "Эта воля, - говорит И. Гончаров, - проявляет себя в наших желаниях, поступках, в национальных чертах и неукротимой тяге империй расширяться. Она ведет нас, заставляя выживать в самых немыслимых ситуациях. И пока эта воля в нас, мы живы".
Тон "Гидры" потрясающе смиренен, кроток, темп тих, даже на самых острых поворотах лишен динамики, скруглен в самых безвыходных местах. Ни активности, ни активизма, ни осуждения, ни ярости. Складывается ощущение, что мы не меняем мир, мы не меняем историю, не властвуем над ними, как и над собственным или чужим временем. История, ее воля, тихо идет сквозь нас, задевая струны, связывая нити, сплетая судьбы мертвых и живых, чужих и близких, ее зов входит молекулами под кожу. Ее водный ток, проникающий в кровь, в само естество нашей природы, целит знанием связи всего со всем - мертвых с живыми, предков с потомками, мира, который был, с тем, который станет.
Поэзия смирения
История в "Гидре" - стопроцентная философская поэзия. Историк-философ -продолжение поэта в Игоре. Он общается с музой истории так, как, например, мы сейчас говорим с вами. И она говорит с ним голосом смиренным и нежным, прокладывая сквозь всё его художественное естество свою тихую волю.
Послушная гидра-вода, послушное воспоминание, послушное озарение, послушная судьба, услышанные, как далекий тонкий всплеск, чужие, а на самом деле общие и собственные - жизнь и смерть. Запомнилась цитата из фильма. Слова эти произносит герой-рассказчик Н. Бухарин, итожа трудную судьбу казачки Акулины: "Когда я слушал эту женщину, у которой по глубоким морщинам струились слезы, было трудно поверить, что это слезы благодарности и умиленья. Передо мной сидела не рассказчица, а благодарная и молящаяся женщина с умиленною душою и сокрушенным сердцем. Ее тихая, плавная речь не щемила душу, не содрогала нервы, не озлобляла против ее притеснителей, а как бы подсказывала каждому "прости их, Господи, не ведают, что творят"".
Игорь Гончаров, наверное, тоже не ведает, но чует! Но какой же этот дар, на самом деле, - иметь такую отзывчивость на зов прошлого, памяти, времени, чтобы его слушать, слышать и слушаться. Слушаться того, что нам положено или кем-то вложено в нас. Не нами. Вопрос -кем? Роком-безысходностью? Или судьбой, Божественной Судьбой? И в чем же тогда свобода человека? Наверное, лучший ответ - формула жизни из одного гончаровского стихотворения - "Как чую, так и смогу".
Надо страной дышать
Любовь к родине - умение чуять ее, дышать ею, улавливать малейший сбой ее дыхания. В гончаровском тексте "Поэзия частиц" сказано: "Надо страной дышать".
А душа трепетала, нынче его душа
Воспевала Отчизну, слизывая осеннюю
Грязь с деревень. - Надо страной дышать,
А не атомы выбирать из увядшей зелени,
Ясно вам?
Такое до воздушной тонкости доходящее чувство родины можно сравнить, пожалуй, с определением доброты известного американского мыслителя Генри Дэвида Торо. Он писал о добром человеке: "Доброта его не должна быть частичным и преходящим актом, но непрерывным, переливающим через край изобилием, которое ничего ему не стоит и которого он даже не замечает". Таков же патриотизм Игоря, он непрерывен и всепроникающ, как воздух, как вода, как предчувствие прошлого…
Долг воскрешения
Любовь к родине, если пользоваться терминологией священного безумца Николая Федорова, - в "долге воскрешения". Это главный долг живых перед умершими. О связи души Игоря Гончарова с душой космиста Федорова, тоже увлеченного "фантастикой человека" (подзаголовок книги Игоря "Палеонастоящее"), я подумала, когда прочла запись, предваряющую эту книгу: "Автор выражает благодарность всем жившим когда-то представителям человечества, вдохновившим его на создание данного сборника". И в этой книжке, и в "Гидре" история из состояния научной дисциплины переведена в ранг осязания, и все жившие - воскрешены. Они живы сейчас, их можно потрогать. Обладая той же тонкостью, чувствительностью, осязательной зоркостью души, что и Гончаров, легче легкого почувствовать всех живыми и связанными друг с другом волнами-нитями, пульсирующими в одном ритме, задаваемом "тихой волей" истории. Достаточно прикоснуться к любому экспонату в музее - и по тебе потечет тепло или охлаждающая отрава минувшего, но не ушедшего.
В фильме "Гидра" музей и библиотека - самые живые дома не только истории, но и настоящего. История - дом всего человечества. Музей - его миникопия. И только тонкие души могут увидеть там древние слепки себя, следы своего дыхания, отпечатки собственных пальцев. Музей и библиотека - самые живые места в мире, места не реконструкции прошлого, а подлинного воскрешения людей.
Если бы все историки были такими же добрыми поэтами, как Игорь - историк, философ, поэт, режиссер, они бы верили в это.