Понравилась практически всем. Фильм, который кто-то посмотрел сквозь призму жизни и собственных представлений о любви, семье, счастье, а кто-то - сквозь призму формы, приема, стиля и направления дает повод для очень большой свободы интерпретаций, несмотря на свой театральный футляр и выпяченную условность. Продолжаем рефлексии на тему кино в нашем письменном постскриптуме. Присоединяйтесь.
В творчестве Толстого часто прослеживаются антитезы: естественное - искусственное; театрально-фальшивое - живое; игра, маска - природность, настоящесть. На этой антитезе, а не той, что дала мощь названию, держится его "школьная" книжка "Война и мир". И, кажется, "Анна Каренина" тоже. В советской экранизации "Анны" 1967 года (реж. А. Зархи) Каренин удивительно по-толстовски пойман, хоть и сыгран со слишком большим нажимом на это "толстовское". Он там фанерный, застегнутый на все пуговицы, запакованный всеми мыслимыми и немыслимыми условностями света, залакированный блестящими общественными статусами (образцовый семьянин, значительное лицо, гордость и честь России, патриот, неусыпно блюдущий… и прочее, и прочее).
Жизнь в толстовской книжке "Анна Каренина" распадается на две антагонистичных линии: антиприродное, организованное, культурное, подчиненное норме, канону существования (свет, который сутью своей сродни балету, опере, театру) и естественное движение жизни и смерти, хаотично-неконтролируемое, "дионисийское", нелогичное (так оно являет себя в Анне, отчасти во Вронском). В романе Толстого светская линия - мертвая, линия Анны - жизнь как она есть, со всеми ее хаосами, нелепостями и ошибками. Когда Каренин только узнает о предполагаемом романе жены, его посещает некое экзистенциальное видение: "…Он чувствовал, что стоит лицом к лицу пред чем-то нелогичным и бестолковым, и не знал, что надо делать. Алексей Александрович стоял лицом к лицу пред жизнью, пред возможностью любви в его жене к кому-нибудь, кроме его, и это-то казалось ему очень бестолковым и непонятным, потому что это была сама жизнь. Всю жизнь свою Алексей Александрович прожил и проработал в сферах служебных, имеющих дело с отражениями жизни. И каждый раз, когда он сталкивался с самою жизнью, он отстранялся от нее. Теперь он испытывал чувство, подобное тому, какое испытал бы человек, спокойно прошедший над пропастью по мосту и вдруг увидавший, что этот мост разобран и что там пучина. Пучина эта была - сама жизнь, мост - та искусственная жизнь, которую прожил Алексей Александрович. Ему в первый раз пришли вопросы о возможности для его жены полюбить кого-нибудь, и он ужаснулся пред этим".
Искусственное (Каренина) и ужасающе естественное (Карениной) Толстой сопроводил линией Левина, его исконной, патриархально-религиозной правдой, его чистой моралью, что вся в делах (не в словах), его верой в разум, который с сердцем и с Богом в ладу, и верой в то, что если сыт, то калач не нужен. Три правды, выходит. И среди них только одна толстовская - левинская (впрочем, возможно, я слишком поверхностно и слишком дроблено понимаю роман).
А что у Джо Райта и Стоппарда?
В их фильме находим полный постмодернистский плюрализм. Свободу выборов и мнений, сродни той, которую объявила Анна (правда, не в фильме, а в книге), сидя (прямо при живом муже) рядом с Вронским в салоне Бетти Тверской. Спасибо ей за этот афоризм: "Сколько голов, столько умов, сколько сердец, столько родов любви". Вот и правд столько же.
И искусственный мост Каренина, построенный из образцов, защит, стандартов и правил и переброшенный над пропастью-пучиной жизни; и пучина-хаос-страсть-водоворот-тупик Анны; и естественная природно-моральная простота жизни Левина, в сомнениях обретенные им тишина и покой - всё в фильме равно. По крайней мере, в авторских оценках. Никаких сеансов разоблачения неверных жизненных выборов и глупых человеческих ошибок авторы фильма не устраивают. Не ищут правых, не видят виноватых. Что лишает фильм поводов для какого-либо морализаторства. Что лишает морализаторства книгу величайшего морализатора на земле.
Остаются только наше решение и наша мораль. Примем ли мы вольнолюбивую Анну, восхитимся ли "гением самоограничения" Алексеем Александровичем, выберем ли "прекрасную ясность" Левина?..
И все бы хорошо в этой свободе зрительских интерпретаций. Но все равно постоянно думаешь: а на чьей стороне авторы, в ком видя тупик, кого любят, в кого верят … Или верят, не любя? Или любят, не веря? Или вообще никому не верят, раз верят всем?..
А еще голова идет кругом от напластования условностей в этом фильме. И даже когда смотришь на сцену, проросшую жизнью, т.е. травой-цветочками, из головы не уходит подозрение: а не пародия ли это, вещающая о временности и о вымышленности всех вечных ценностей, созданных классической литературой.
И все же, глядя в глаза изнывающему от надобности всегда быть правильным и правым Каренину, глядя на кривящийся болью разрывающих противоречий лик Анны, на честную тоску по простоте, по здравому смыслу чувств Левина, понимаешь: это кино не убиение классики, а отстранение от нее и - с помощью этого отстранения - оживление.
Вот так длинный, толстый, уютный (по сравнению с Достоевским хотя бы) роман, читаемый на кушетке, вырвался на свободу визуального буйства кино-театра Райта и Стоппарда, бешеным ритмом - синкопами, присядками и залихватскими па - прошелся по глазам и нервам. Игрушечным поездом проехался…
Да... Постмодернизм способен увидеть смешное, низкое и игрушечное даже в самом высоком житийном стиле, что уж говорить не о житии, а о жизни влюбленной женщины Анны…
P.S. А еще, мне кажется, "Каренина" Стоппарда-Райта о том, что надо трезво относиться к великим книжкам и к Большой Литературе - красивой (словно платья Анны), стерильной (словно волшебная коробочка Каренина), абстрактной (словно вера Левина в Разум). Как сказал один исследователь постмодернизма, любить хорошие книжки больше хорошей жизни нельзя. Это и есть главная искусственность. И именно с ней (с помощью искусственности же!) борется это кино.
P.S. P.S. Я назвала Вронского на обсуждении в клубе "блондинкой" (в книге Толстого он брюнет). Сейчас не буду о качестве игры актера. Только о внешнем в его образе. Белокурые волосы, кудри, голубые глаза, красивое личико... Это портрет Сережи (сына Анны) в книге Толстого. Интересно подумать над тем, какими нюансами наполняется чувство Анны в трактовке режиссера Райта…
Киноклуб P.S.. Ближайшие премьеры:
30 января - "Джанго освобожденный", реж. Квентин Тарантино (США). Драма, вестерн
6 февраля - "Антон тут рядом", реж. Любовь Аркус (Россия ). Документальный
13 февраля - "Хичкок", реж. Саша Джерваси (США). Драма, биография
20 февраля - "Табу", реж. Мигель Гомеш (Португалия, Германия, Бразилия, Франция). Драма, мелодрама
27 февраля - "Самая одинокая планета", реж. Джулия Локтев (США, Германия). Триллер.
