И светлой памяти полёт...
Каждый раз, когда бываю проездом в селе, в котором родился и вырос, до сознания доходит, что по этой земле отмерена большая половина моего жизненного пути. Даже раньше, едва автобус минет крутой подъём и с ветерком начнёт спускаться, приближая к зажатым со всех сторон холмами улицам, вдруг что-то встрепенётся в груди и заломит в висках, а на глаза опускается голубоватая пелена. И хочется в такой момент чуда – хоть на миг вернуться в детство, увидеть себя белоголовым мальчиком в сатиновых шароварах и в брезентовых туфлях на босу ногу. Почувствовать звуки и краски той ещё незамаранной жизни, которая, казалось, никогда не кончится. Приблизить к себе и обнять кого тогда стеснялся и кого не обнял и уже никогда не обниму. И простить всех за все обиды и огорчения, и самому попросить прощения.
Рядом с собой не замечаешь в такие минуты никого. Какая-то невидимая сила забирает меня из автобуса под самые облака и несёт вперёд. Через овражек, мимо полей, Казённой горы и глубокого плёса. Прямо к низенькому, с одним окном на улицу, дому, крышу которого заботливо укрыл мой ровесник – карагач. Всё выше поднимаюсь я над землёй и лечу под куполом небес мимо обидчиков своих и болезней, мимо житейских дрязг и мелочной суеты, мимо длинных и злых очередей. Спешу к озарённому солнцем детству, к сельскому мальчику, еле заметному с высоты.
Но вот успокоилась небесная сила и опустила меня рядом с ним. Он не испугался, а, чуть улыбнувшись, подал мне тёплую руку. А я долго всматриваюсь в него. Неужели тридцать пять лет тому назад он был мною, а я им? Неужели сидящая на завалинке молодая женщина – моя мама? А тот крепкий мужчина в гимнастерке из трофейного сукна мой отец? Хотел и к ним подойти, но снова невиданная сила отрывает меня от земли и поднимает в облака, похожие на разрывы снарядов. Как не хочется возвращаться в эту хмарь. Холодно наверху, но ладонь, в которой держал руку мальчика, по-прежнему полыхает костерком. И не остынет она никогда, ни в какие холода. До конца жизни моей.
Лебединный расцвет
Ещё в детстве заметил, самые щедрые рассветы – осенью. Всему они раздают свои цвета, всё окрашивают в тёплую утреннюю радость, щедро одаривают остатками летнего тепла. Незвонкую медь – полям и холмам. Раскалённое серебро – облакам, синюю хрусталь – ещё глубокой в детские годы речке, алость – стае улетающих в тёплые края лебедей.
Помню, как мы с отцом по утренней зорьке ехали на паре быков на Байтерек за растопкой на зиму. Не доезжая до Казённой горы, я увидел стаю лебедей. Они летели низко и медленно. Может быть, им нравилось, когда их перья окрашены в алый цвет восходящего солнца? Или не торопились расставаться с нашим краем до весны?
Я смотрел, не отрываясь, на крылья алых птиц. Вспомнил, если сразу махнут пять раз – быть завтра ясному небу, если помедлят – начнутся дожди. Но лебеди не торопились. И в их трубных кликах слышалось отчётливо: завтра задождит, захмарятся дали.
Всё дальше улетала стая. Алый цвет на крыльях становился всё бледнее и бледнее. А рассвет вдогонку окрашивал лебедей уже в голубой цвет. Где-то у Крестьянского леса птицы слились с таким же голубым горизонтом, как и они сами. Лишь над нашей повозкой долго кружили и не могли упасть на землю несколько лебединых перьев. Они кружили и окрашивались то в розовый, то в сизый, то в жёлтый цвета.
...В прошлую осень довелось снова побывать на той дороге, по которой ехал в детстве за дровами. И снова повстречалась мне лебединая стая. Как и тогда, загадал я, какой будет погода. Но не дождался пяти взмахов, обещающих тёплые и спокойные дни. Что ж вы, алые птицы, так недобры ко мне? Путь мой ещё не закончен. И завтра, и послезавтра, и много-много раз мне нужна хорошая погода, светлое небо, сухая тропа. Может, вернётесь обратно.
Скорее бы весна
В поле, на реке и просто на обочине дороги – ходи и гляди – перемены каждый день. На фоне голубого неба серёжки на берёзках и скромница ольха в серьгах нарядных. Весну встречает.
Иду на родник. Зимой его и не видно было, а сейчас журчит, за километр слышно. Дорогу себе в снегу и наледи пробил и вот-вот к берёзам подберётся, напоит их щедро.
Вот знакомая верба. Та, да не совсем, зацвела она, невеста, – да и только. На каждую веточку будто бы сели чисто-белые пушистые шмели. Ветерок раскачивает их, но не может отряхнуть с веток. А может, и не хочет? Как знать...
Стою, слушаю и не могу понять: то ли ветерок гудит в ветках, то ли шмели свою песню ноют? Или это весна? Скорее бы сошёл снег, а талая вода унесла с заплёванных улиц мусор, грязь. Может, легче станет дышать, спокойней воспринимать наши неурядицы.
Скорее бы весна, скорее.
