СЕМЬ ЛЕТ НАЗАД, незадолго до Нового года, на телефон городской «Скорой помощи» поступил звонок. Неизвестный сообщил адрес, по которому нашел брошенного младенца, закутанного в тряпки. В квартире, напоминавшей убежище наркоманов, врачи обнаружили записку с именем и фамилией подкидыша. Новорожденную тут же отвезли в первую детскую.
Вместо дома – бокс
Тест на наличие в крови ребенка вируса иммунодефицита человека дал положительный результат. К тому времени в Магнитке выявили не один случай людей, живущих с ВИЧ, но Катя М. стала первым отказным ребенком с подозрением на ВИЧ. С подозрением, поскольку в первые месяцы жизни у младенца в крови присутствуют только материнские антитела, лишь к трем годам их полностью вытесняют его собственные. Поэтому поставить диагноз «ВИЧ-инфекция» новорожденному врачи не могут. По статистике вероятность передачи ВИЧ от матери ребенку составляет 30 процентов, при своевременно проведенной профилактике риск снижается до одного–двух.
В случае с Катей врачи тоже надеялись на чудо. Спустя полгода пребывания в больнице материнские антитела стали не уменьшаться в крови девочки, а нарастать, позже появилась и клиника заболевания. Кате давали дорогостоящий противовирусный препарат, его легко переносила малышка, но ни одно сиротское учреждение в городе не могло ее принять. Единственный в Уральском регионе специализированный детский дом в Екатеринбурге «брал» детей только своей области, челябинский центр СПИДа тоже ничем помочь не мог, поэтому временным пристанищем и первым домом Кати М. стал бокс детской больницы. Проживание в нем затянулось на полтора года.
Во время наблюдения за девочкой медперсонал и врачи использовали одноразовые предметы ухода, исключив возможность передачи ребенку опасных для нее инфекций от других больных и обезопасив себя от возможной передачи ВИЧ. Хотя, как признается Надежда Калинина, заведовавшая тогда отделением нейроинфекции первой детской больницы, все знали, что бытовым путем заразиться невозможно, поэтому общались с девочкой без опаски.
– Сотрудники навещали ребенка, выводили гулять, – вспоминает Надежда Анатольевна. – Катя не была дикаркой, развивалась как обычные дети: без проблем с ростом и весом; вовремя села, заагукала, залепетала, в одиннадцать месяцев пошла. Серьезно не болела, да и медперсонал старался создать вокруг нее охранительный режим.
Игровой зал Кате заменял коридор больницы, по которому она топала ножками по вечерам, больничную еду разнообразили передачки мам, чьи дети лежали в больнице. Они частенько приносили девочке фрукты, печенье. Когда первого декабря, во Всемирный день борьбы со СПИДом, ТВ-ИН показал сюжет про Катю, больницу завалили детской одеждой и игрушками. Одну бездетную пару девочка особенно тронула – вскоре у Катюши появились новые красные сапожки и большой мяч с рожками: такие мячи только-только стали появляться в продаже… Потом Катю навестили волонтеры-иеговисты, которые предложили помогать медперсоналу ухаживать за девочкой, гулять с ней. Отказа не получили, но проходить флюорографию не согласились.
За полтора года проживания в больнице никто ребенка не искал, и через суд Екатерина М. была признана брошенным ребенком. Лишь однажды в больницу с улицы привезли 14-летнюю девушку с той же фамилией. Малолетняя проститутка очередной раз находилась в бегах из школы-интерната. Когда девушке рассказали про Катю и спросили, не ее ли она сестра, беглянка ответила: «Не знаю, мама говорила мне, что родила девочку…» – и отказалась взглянуть на сестру. В это время горздрав вел переговоры с республиканской инфекционной больницей в поселке Усть-Ижора Санкт-Петербурга – единственной клиникой в России, в которой с 1999 года открылось отделение для ВИЧ-инфицированных детей, оставшихся без попечения родителей. Так как ВИЧ-инфекция набирала обороты по стране, но ни государственные, ни медицинские структуры не были готовы к встрече с ней, в Усть-Ижору поступали отказные дети со всех российских городов.
Когда провожали Катю, весь персонал плакал – как-никак подняли-вырастили девочку. На самолете с медсестрой она долетела до Питера, а там ребенка передали в надежные руки – в лучшее российское учреждение, оказывающее помощь людям с ВИЧ. Дважды потом Магнитогорск звонил в Усть-Ижору, чтобы узнать, все ли хорошо у Кати. Затем связь прервалась, и лишь в 2003 году ее мельком увидели по каналу РТР. Поэтому после моей командировки в Санкт-Петербург первый вопрос Надежды Калининой был: «Ну как она там – жива?» Я и сама не была уверена в этом, когда отправилась в Усть-Ижору – по телефону главный врач больницы неуверенно сказал, что из Магнитогорска у них детей нет. Когда же прибыла в больницу и представилась, неожиданно из-за спины услышала:
– Вы за Катей? Не отдам!
– Да я приехала узнать только, как дела у девочки, – успокоила я Ирину Яковлеву, Катину маму Иру, старшего методиста и воспитателя отделения для детей-сирот, и мы пошли знакомиться с девочкой. Пока Ирина Николаевна ходила за Катей, в ее кабинет без стука уверенно зашла шестилетняя девчушка с большими голубыми глазами и мохнатыми ресницами.
– Привет, – улыбнулась она. – А ты чья?
– Да я ничья… сама по себе, – единственное, что мне пришло на ум от растерянности, и я решила продолжить разговор на ее языке:
– А ты чья?
– Я – мамы Иры, – деловито сообщила она, и тут в кабинет заглянула Ирина Яковлева:
– Так вы уже познакомились?..
«Ты – моя?»
– Катюша трудно привыкала к жизни в отделении, – рассказала мама Ира. – Перемена обстановки, новое окружение, шумные ребята, с которыми ей предстояло общаться – все было для нее шоком. Долгое время Катя была замкнута, пугалась, когда включали свет, искала, куда бы спрятаться. Мы боялись, что не сможем вывести ее из этого состояния, старались отогреть лаской, вниманием. В три с небольшим года Катя, наконец, научилась произносить первые слова и улыбаться. То, что она так легко подошла к вам, – для нее огромное достижение: страх пропал, ребенок открыт к общению.
В декабре минувшего года Кате исполнилось семь. Все это время она получает антиретровирусную терапию и чувствует себя хорошо. Пока с девочкой занимаются по программе детского сада, но уже целенаправленно готовят в школу. Правда, она пойдет в класс для детей с задержкой в развитии, но с ее желанием и трудолюбием, уверена Ирина Николаевна, «преодолеем эту задержку». Так же, как и речевые недостатки, с которыми девочка упорно борется вместе с логопедом. Недавно Катя начала петь, и это тоже очередное достижение. Катя понимала, что говорит хуже других ребят, поэтому на занятиях музыки только прислушивалась к поющим. Сейчас она не боится петь вместе со всеми.
Никто Катю не учил говорить «мама Ира». Ни она, ни 39 остальных ребятишек отделения усть-ижорской больницы не знают, что такое родители, но теперь вслед за ней многие дети называют Ирину Николаевну мамой. Самым большим впечатлением для Кати за последний год стала прожитая вместе с мамой Ирой неделя вдали от клиники. Благодаря выигранному у международных организаций гранту руководство больницы арендовало несколько питерских квартир, в каждую из которых на неделю поселяли воспитателя с одним или двумя детьми.
– Вместе с Катей мы ходили в магазин за продуктами, – рассказывает Ирина Николаевна, – вместе готовили суп, чистили картошку и лепили котлеты, мыли полы, валялись на диване, ходили в зоопарк и кинотеатр, играли на детской площадке, гуляли вечером, смотрели на окна… В общем – жили своей маленькой семьей.
Самым большим открытием для Кати стало то, что мама Ира такая же, как и она. Если в отделении она всегда видела Иру в синем костюме, когда та будила и укладывала ребят спать, во время недельных «каникул» мама Ира также ложилась спать, утром чистила зубы, ела с Катей суп, ходила в обычной домашней одежде. Это было чудесно! Кстати, именно в квартире Ирина Николаевна впервые услышала, как девочка стала напевать.
– Как семья отреагировала на ваше недельное отсутствие?
– Приняла как должное. Я всегда могу объяснить мужу и детям свой выбор, и меня понимают, поддерживают. Много лет до клиники я проработала в обычном детском саду. Домашние дети очень отличаются от тех, что в отделении. Наши ребятишки невероятно терпеливы, и мы, взрослые, частенько учимся у них мужеству. Если у моей дочери поднялась температура – по щеке уже катится слеза, ей себя жалко и нужно, чтобы ее пожалели другие. Если худо Кате – она просто будет тихонько лежать в кроватке, несмотря на то, что температура может подняться под сорок. Да и такого внимания от домашних детей не всегда увидишь, как от сирот. Катя постоянно интересуется моей жизнью, спрашивает: «Как твоя Даша?», «Ты устала? Тебе надо отдохнуть?»… Дети, оставшиеся без родителей, готовы отдать самое дорогое и быть самыми хорошими и послушными, лишь бы рядом был близкий человек. Катя частенько спрашивает меня: «Ты – моя?» Я отвечаю: «Твоя, конечно». Но если просит взять домой, я ей этого не обещаю, потому что эти дети помнят обещания и их нельзя обманывать.
Все дети равны
За все время существования в республиканской больнице отделения для детей, оставшихся без попечения родителей, случаев усыновления или удочерения ВИЧ-инфицированных набралось немного. Одного малыша забрала скандинавская семья, другого – российская верующая, у которой уже были дети. Недавно двоих мальчиков из отделения усыновила старшая медсестра клиники – сильная и смелая женщина. Своих детей она уже вырастила, теперь родительский опыт пригодится ей в воспитании малышей – один из них дошкольного возраста, другой пошел в школу. В любом случае, если объявляются усыновители, им не сразу отдают ребенка. Месяц общения с родителями позволяет увидеть врачам и педагогам, можно ли им доверить жизнь и здоровье малыша.
– Самое сложное, к чему нужно быть готовым родителям, – говорит главный врач больницы Евгений Воронин, который более 15 лет лечит детей с ВИЧ, – регулярный прием ребенком лекарственных препаратов. Их высокая эффективность доказана нашими специалистами во время лечения детей, заразившихся ВИЧ в конце 80-х в медицинских учреждениях Элисты, Волгограда и Ростова-на-Дону. Некоторые из них сегодня заканчивают школу, другие учатся в институте, имеют семьи и здоровых детей. К тому же фармацевтические компании стали выпускать препараты с гораздо более удобной схемой приема, чем десять лет назад. В остальном ВИЧ-инфицированные ребятишки ничем не отличаются: им также хочется играть с ровесниками, и все они нуждаются в тепле, любви и заботе.
Будет ли у Кати свой дом, семья, родители – остается только догадываться. Родная мать вспомнила о дочери дважды, когда находилась в тюрьме: одно письмо пришло в первую детскую, второе – в Усть-Ижору, когда девочке исполнилось три года. В них она раскаивалась и выражала желание вернуть дочь. Два года назад жещина вышла из мест заключения и родила девочку. От ребенка не отказалась, но и в городском центре СПИДа потерялась. Что сейчас с Катиной сестренкой, здорова ли она, передался ли ей от мамы ВИЧ – неизвестно.
После Катиного пребывания в детской больнице № 1 туда стали поступать другие отказные дети, рожденные от инфицированных мам. Тогда-то на базе одного из домов ребенка решили организовать группу, за которой наблюдали бы подготовленные специалисты. Больше чем у половины из двадцати отказных ребятишек диагноз «ВИЧ-инфекция» не подтвердился, и в полтора года их перевели в обычные группы.
