ПРИЗНАНИЕ Владимира Путина, по версии американского журнала «Тайм», человеком года вызвало разноречивые оценки.
На Западе, чаще всего, негативные. Но российский президент во время трехчасового интервью журналу и не пытался заигрывать с американской аудиторией.
Привычно критиковал США за внешнеполитические провалы, предостерегал американцев от вмешательства в российские дела, но не удержался от комплиментов в адрес президента Буша. Проявил деликатность Владимир Путин и в случаях, когда собеседники совершали ляпы: путали дату рождения и спрашивали про отношения с покойным Борисом Ельциным. Продолжительность интервью составила более трех часов, что сопоставимо по времени с ежегодными «прямыми линиями» и пресс-конференциями. Иным было содержание: не всегда российскому президенту приходится отвечать на личные вопросы…
– Вы родились в 1946 году...
– Я вряд ли мог бы родиться в 1946 году, потому что отец у меня после войны был тяжело ранен, мама пережила блокаду в Ленинграде, и, после того как они потеряли двоих детей и здоровье, вряд ли у них могла бы сразу родиться мысль завести еще одного ребенка. И именно поэтому, я думаю, я родился несколько позднее – в 1952 году.
– Недавно было объявлено, что кандидатом в президенты будет господин Медведев. Вы станете премьер-министром. Американцам это представляется как что-то не очень понятное…
– Россия – такая страна, которая нуждается в сбалансированной, но сильной президентской власти. И я категорически против того, чтобы ущемлять конституционные права президента России. Я намерен исполнять в рамках Конституции и закона только те полномочия, которые возложены на главу правительства – заниматься текущими экономическими и социальными проблемами: дорогами, жильем, образованием.
– Любой кандидат обзавидовался бы, если бы имел такие же рейтинги, какие имеете вы. И почему вы, такой популярный человек, не позволяете оппозиции действовать открыто? Почему, хотя и на короткое время, был задержан господин Каспаров?
– Почему господин Каспаров при задержании говорил на английском языке, а не на русском, вам в голову не приходило? Я думаю, потому, что весь его запал обращен не к собственному народу, а к западной аудитории. Человека, который работает на аудиторию другой страны, в своей собственной никогда не назовут политическим деятелем. Вы посмотрите некоторые каналы: так называемые оппозиционные деятели просто не вылезали с экранов телевизоров. У них была очень серьезная финансовая поддержка. Им предоставляли все возможности публично высказать свое мнение на улицах и площадях, но там, где разрешено законом.
– Вас беспокоит то, что есть семена дестабилизирующей оппозиции в стране?
– Вы посмотрите результаты выборов – они и одного процента не набрали. Как это может беспокоить? В политическом плане нет никаких беспокойств.
– Вы выросли в СССР, были привержены этой системе. Какие ключевые отличия между двумя странами, в которых вы жили?
– Мы не хотим никем командовать, мы не хотим быть никакой супердержавой, которая доминирует и навязывает свои решения. Но мы хотим, чтобы у нас было достаточно сил, чтобы защитить свои интересы, выстроить добрые отношения и с нашими соседями, и с основными партнерами.
– Вы верите в бога?
– Вы знаете, есть вещи, которые нельзя выносить на всеобщее обозрение, потому что это становится похожим на саморекламу или на какой-то политический стриптиз.
– Как кадровый офицер КГБ, выросший в Советском Союзе, становится человеком-рыночником?
– Не нужно быть большим докой, чтобы понять и увидеть очевидные вещи, что рыночная экономика имеет большие преимущества по сравнению с плановой. А если говорить о моей производственной деятельности, в спецслужбах, то нас всегда учили заниматься самообразованием, анализировать происходящие события, делать из них выводы и соответствующим образом реагировать.
– Вам везет, что у вас много нефти?
– Везет дуракам, а мы работаем с утра до ночи. Наша задача сегодня заключается не только в том, чтобы дырки в земле сверлить, газ и нефть добывать и продавать их по дорогой цене.
– Существует ли угроза социального взрыва, если не будет расти уровень жизни, а ситуация с коррупцией будет ухудшаться?
– Если будет расти уровень жизни, то угрозы социального взрыва нет.
– В России сейчас отменили прямые выборы губернаторов. Вы считаете, что на современном этапе населению нельзя доверять прямые выборы губернатора?
– Дело не в населении, а в том, что у нас так называемое гражданское общество является недостаточно развитым. И в этих условиях, как только человек забирается в губернаторское кресло, у него сразу начинается отрыв от населения. Тот вариант, который был предложен мной, является для России оптимальным: народ на прямых тайных выборах избирает депутатов, а они уже голосуют за кандидата, предложенного президентом.
– Что вы делаете в свободное время?
– У меня нет свободного времени. Я занимаюсь спортом, хожу очень редко в театр. Жена меня вытаскивает, я люблю послушать популярную классическую, легкую музыку: Брамс, Рахманинов, Чайковский, Моцарт, Шуберт, Лист.
– Вам приходило в голову, что когда-то придется управлять страной?
– Конечно, и в голову мне это никогда не приходило.
– Вам до сих пор кажется удивительным, что так случилось?
– Думаю, да. Я приехал в Москву из Петербурга летом 1996 года, в августе, у меня не было каких-то больших связей, друзей, на которых мог опереться. Я поехал в Москву, потому что человек, с которым работал в Петербурге, господин Собчак, проиграл выборы – у меня просто не было там возможности трудоустроиться. Меня бы там нигде не взяли на работу.
– Как же это все могло случиться в таком случае?
– Сам удивляюсь. Мне кажется, это все произошло, потому что близкие люди первого президента России господина Ельцина осознали, что я буду честен по отношению к первому президенту и все буду делать для того, чтобы обеспечить интересы страны.
– Он увидел в вас нечто новое, что показало ему, что вы сможете справиться с этой работой?
– Думаю, да. Мы с ним разговаривали на этот счет несколько раз. Первый раз, когда он мне предложил, я ответил отказом. Во-первых, я понимал, в каком состоянии находится страна. Во-вторых, для меня это было совершенно неожиданно.
– Вы понимали, что это будет очень сложная задача. Это, наверное, останавли-вало?
– Это было сразу после дефолта 1998 года. Я ему сказал, что не уверен, готов к этому или нет. Но президент Ельцин настаивал: «Мы вернемся еще к этому разговору, я вас прошу не говорить «нет». Я говорю: «Ну, хорошо, мы поговорим еще об этом».
– На минутку можно коснуться ваших отношений сегодня с господином Ельциным и с господином Горбачевым?
– Господин Ельцин умер, как вы знаете.
– Извините.
– Поэтому можно поговорить о моем отношении к тому периоду, когда он возглавлял Россию.
– Вы не были президентом в таком качестве, в каком был он, президент-революционер?
– Я не был крупным советским деятелем. Хоть и работал в разведке, но был рядовым гражданином Советского Союза. А господин Ельцин входил в высший слой советской номенклатуры. И он, и Горбачев сделали то, что я, наверное, не смог бы – сделали шаг к разрушению системы, которую российский народ уже не мог выносить. Они дали России свободу: это безусловное историческое завоевание эпохи Ельцина.
– Когда вы стали национальным лидером? Когда вы поняли для себя: «Да, наверное, сейчас я уже стал этим самым лидером, вождем»?
– Знаете, я никогда об этом не думал. Когда человек начинает считать себя вождем, он утрачивает чувство реальности. Когда я стал президентом, страна была погружена в хаос гражданской войны на Кавказе, столкнулась с огромными экономическими трудностями, с разрушением социальной сферы, с большим количеством людей, оказавшихся за чертой бедности. И для себя решил, что на этом моя личная жизнь, закончилась. Я чувствую себя рабочей лошадью, которая везет телегу, нагруженную тяжелым грузом. И должен сказать, что в целом от того, насколько мне быстро и эффективно удается двигаться в этом направлении, настолько я и получаю удовольствие от того, что делаю.
– Не является ли для вас период 1990 годов парадоксальным? С одной стороны, вы говорите, что это период, который дал свободу, с другой – о большой трагедии, имея в виду распад СССР.
– Административно-плановая система в экономике и полное доминирование компартии в политической сфере привели страну к состоянию, когда люди в основной своей массе перестали дорожить государством. Им было его не жалко, потому что казалось, что хуже не будет. Но наступило разочарование, потому что за демократию начали выдавать вседозволенность, за рынок и рыночные отношения начали выдавать обкрадывание миллионов.
– Как Россия будет взаимодействовать со странами СНГ?
– Мы должны строить отношения на равноправной основе. У нас общие энергетическая, транспортная системы, у нас есть язык межнационального общения. И я думаю, что на этих принципах мы и должны строить свои отношения. Что касается тех процессов, которые там происходят, то я бы не хотел их комментировать, потому что это не мое дело...
– У вас рыночные споры, по ценам на газ…
– Какие там споры? Есть мировые цены на газ. Почему мы должны кому-то продавать ниже мировых? Мы в течение пятнадцати лет снабжали наших соседей энергоресурсами, субсидируя их экономику ежегодно на миллиарды долларов. Но это же не может продолжаться вечно.
– А в долгосрочной перспективе, как вы предполагаете, Украина вновь станет частью России?
– Нет конечно. Да мы этого и не хотим. Мы не хотим больше никого включать в состав России, потому что для нас это только дополнительная экономическая нагрузка. Речь может идти только об экономической интеграции.
– Еще хотелось бы вернуться к вопросу о боге. Вы читали Библию?
– Да. У меня Библия лежит в самолете. В самолете, которым я пользуюсь, у меня и Библия лежит, и икона там есть, она такая своеобразная, вышитая, но все там есть. Если я летаю далеко, есть возможность почитать Библию.
– Вы очень были щедры к нам по времени. А можно еще пару личных вопросов напоследок, чтоб американцы лучше это поняли?
– Давайте, но только два, потому что уже 10 часов вечера.
– Пользуетесь ли вы электронной почтой, есть ли у вас, например, свой блог?
– Мне очень-очень стыдно, но я ничем этим не пользуюсь. Я даже телефоном не пользуюсь: у меня все делают сотрудники моего аппарата. Но они делают это блестяще, я им очень завидую.
– Что в вас вызывает чувство симпатии к чему-то, в отношении чего вы проявляете какие-то страсти?
– Есть только одно мерило власти – доверие людей. Я все эти восемь лет работал почестному. Кто-то, может быть, этого и не понимает. Но, я считаю, что сам в этом виноват: значит, работал меньше, чем мог бы.