Летописец второго поколения

Пряничное детство

Конечно, несытое, небереженое. Но то, что должно хоть на кроху выпасть в детстве, - было. Вспоминается радость ребячьей возни, когда в родной деревне катались на ворохах соломы, которую лошади волочили по гумну. Переехали в Казань в поисках лучшей жизни, отец работал на кирпичном заводе, Федор бегал к нему на проходную - там почему-то стояли короба с пряниками: бери. Он брал. До сих пор не забыл их вкус и то ощущение пиршества. И еще одна несказанная радость: посещение городского зоопарка - наблюдал не отрываясь. Чем не пряничное детство?

"Быть в академии"

В Ярославском художественном училище понял, что значит требовательность к себе. В конце недели учащиеся сдавали творческие домашние работы - у кого сколько набиралось, как душа просила. У всех по одной-две, а один парнишка - сын сельского священника - каждый раз с десяток сдавал. Когда успевал? Разложит на полу, преподаватель внимательно  смотрит на работы, на реакцию учеников. 

- Ну, быть тебе в академии.

"В академии". Федора Разина как ожгло: а он-то чем хуже? Просто работает меньше. Стал работать много.

А в Ленинградскую академию художеств все же поступал дважды. В первый раз уже на пороге экзаменов, хоть и был уверен в своих творческих способностях, оробел перед общеобразовательными дисциплинами - слабоват в них, да и жить было не на что: денег - только на обратную дорогу. Пошел забирать документы - декан стал отговаривать: справишься, мол.

- Да я уже билет взял.

Тот даже в лице переменился.

- Ну и катись, нам такие не нужны.

А друзья поступили кто в Ленинградскую, кто в Киевскую академии. Разина обида на себя взяла за душевную слабость. Через год - снова попытка, уже уверенная. Все тот же декан похвалил его живописную манеру: "От Крамского что-то". Приняли. Потом Федор Разин узнал о декане: тот много усилий приложил, чтобы учиться, уважал тех, кто идет на прорыв. А кто сдается - не щадил. Это был урок.

Солнечная трава

Запомнился и творческий урок. Еще в училищные годы высадились на пристани Волги на этюды. Писали пейзажи весь день. У учеников оттенки травяной зелени - как в действительности, а у преподавателя - с желтыми бликами: он "от себя" добавил солнечного отсвета. Обычный прием мастера, а для ученика - открытие: художник вправе видеть реальность по-своему.

Много позднее, когда в Магнитке Федора Разина зачислили в летописцы города, он уточнял: летописец второго поколения. Первое возглавил старейшина цеха - заслуженный деятель искусств РСФСР Георгий Соловьев, современник и очевидец первостроительства. Федор Георгиевич застал результаты первых пятилеток, слышал рассказы участников, изучал фотографии, художественные свидетельства коллег. Из этих впечатлений уже в девяностые по заказу Магнитогорского металлургического комбината появились портреты директоров Магнитки разных лет: Якова Гугеля, Авраамия Завенягина, Григория Носова, Ивана Ромазана. Еще раньше написаны портреты поэта и будущего металлурга, навеянные образами Бориса Ручьева и Виктора Калмыкова. Это - как подсвеченная солнцем трава: отражает и реальность, и взгляд художника на нее.

А с таинством образа Федор Разин впервые соприкоснулся, когда писал дипломную работу "Ленин в конспирации". Планировал написать портрет Петра I, уже был эскиз. Но в академии были обеспокоены отсутствием желающих осветить ленинскую тему, а он все-таки сталинский стипендиат - пришлось согласиться. Впрочем, пожалеть не пришлось: приехал в Разлив, где еще жили Емельяновы, когда-то скрывавшие Ильича у себя на чердаке. И официальный заказ обрел человеческую значимость: Разин погрузился в тишину чердачного быта лидера-беженца, выслушал от очевидцев бытовые детали прибытия Ленина в Разлив, узнал, что Емельянов прошел сталинские лагеря. На фоне официальной истории, гнушавшейся неудобными фактами - репрессиями в отношении ленинского спасителя, уязвимостью вождя, молодой художник воспринял новое знание как причастность к тайне образа исторической личности.    

Героев выбирал сам

О кухне живописи мастер говорить не любит: на то и кухня. Но делится технологией создания портрета в рабочем городе.

- У мастеров прошлого была завидная возможность рисовать с натуры. Суриков мог себе позволить до девяноста сеансов. А тут встретишь на производстве интересное лицо - выразительное, с глубиной характера, но кандидатуру еще надо согласовать в парткоме: чтобы достоин был представлять цех, передовик. К тому же, люди стесняются внимания, времени у них нет позировать. Выручает фотография. Главное, чтобы хотя бы один раз человек в мастерскую пришел. Я делал много снимков, отдельно детали фотографировал: руки, морщины. Достаточно запечатлеть его на карточке, поговорить, запомнить манеру двигаться, мимику, оттенок кожи - и можно продолжать творить образ живописью.

В стране в советскую пору так привыкли, что рабочие города вроде Магнитки ориентированы на пролетарское искусство, что на выставках от них ждали только производственной тематики. А Федор Георгиевич привез как-то на зональную выставку портрет песенника Яна Френкеля. Комиссия увидев, как будто разочаровалась: почему не металлурга? А Разин, автор работ "Первостроитель", "Сталь идет!", "Люковой" - десятков портретов и тематических полотен на производственную тему, не видел причин отказываться от других тем и героев. Портрет композитора привлек внимание посетителей выставки, а жена героя считала его самым реалистичным из нескольких, написанных разными авторами. В самом деле, у Яна Френкеля внешность, напрашивающаяся на шарж, - очень уж заметные усы, и художники не избежали соблазна чуть выпятить эту деталь. А у Разина - академическая школа.

Пристенная живопись

Единственный его безотказный натурщик - жена Нина. Вспоминая ее уход из жизни, Федор Георгиевич на секунду не справляется с голосом. Короткий рассказ - как замедляющаяся пленка. Обо всей ее жизни - предельно кратко: "Всего шестьдесят два". Целой фразой - о последних месяцах, неделях, днях, когда, еще спасала кислородная подушка, когда, оказавшись в больнице, планировала назавтра вернуться. И почти посекундно - как сообщили о смерти, как перехватило дыхание. И как последствие - о себе.

- Восемьдесят пять - многовато. За нее живу. Поработать бы еще.

Он говорит, что не старался выразить в картинах философские размышления - ему проще рассуждать об этом в словесных образах. Но даже самое главное из его обобщений о способе формирования личности  -

"Познай себя. Упорядочи свою жизнь. Трудись" - отразилось в темах и содержании его картин. Несут они и печать раздумий художника: о судьбах родины - как "Уральские рабочие привезли пушки Емельяну Пугачеву", одушевленности природы - серия "Времена года", чуде соприкосновения с искусством: "В антракте", написанная в соавторстве с Эдуардом Борисенко, изображает детвору, сгрудившуюся вокруг оркестровой ямы.

Академическая школа стала меньше всего востребована в девяностые. Пейзажи - да, но портреты, тематические картины заказывать перестали. А он все равно писал - пусть не на заказ. Называет эти работы пристенной живописью: написал - и приставил к стене.

- Но мне грех жаловаться, - рассуждает художник. - Я свои способности реализовал.

По собственной инициативе, руководствуясь своими болельщицкими интересами, выполнил портрет вратаря Мезина, а тот покинул сборную. Может, со временем картина будет востребована, но точно не сегодня. Возьмется еще за один, без заказа. Чей портрет - пока не говорит: сначала сделает. Надо работать, пока работается. В этом - ответственность художника за свой дар