Двадцатый век не слишком щедр на материальные свидетельства жизни наших недавних предков: после его социальных потрясений не в каждой семье сохранилась хоть вещица, связанная с дедами и прадедами. Даже фотографии - редкость. Семье Кияшко повезло: есть небольшой семейный архив. А в нем рукописный листок, который впору считать заветом.
"Здравствуй, мой дорогой однопородный внук Виталик!
Вот подмигиваешь ты хорошо, как твой прадед Леонтий Вакулович. А имя мне твое не нравится - сразу не понравилось. Ирка в этом виновата: говорят, она придумала. А я думал, тебя назовут Степан, Иван, Александр или Николай - самые русские имена. Ну, полбеды, как тебя назвали: будем звать Виталик или Витя. А большой вырастешь - тогда деда Якова не будет, он и так уже много прожил - почти 71 год. Хотя ты учти: мы с тобой не только живучей, но и могучей породы. Твои предки - вот мой отец, мой дед Вакула и прадед Кирилл, все имели полные банты Георгиевских крестов. А ты хвастаешь, что твой дед имеет много медалей. Все я их храню для тебя. Умрет дед - заберешь на память. Вот одну медаль отец Герки ему отдал, а Герка не умеет хранить, потерял. Ну, это не исправишь, и говорить не стоит.
А говорить вот о чем надо. Когда ты был у нас, дал честное слово октябренка, что каждую неделю будет по письму. А сколько написал? Ни одного. И Ирка перестала писать: выросла большая и забыла деда. Только Людка все пишет, и много. Посылаю тебе пионерский галстук. Это когда дед проводил беседы, его приняли почетным пионером и надели на старую шею пионерский галстук. Такой же я передавал Ире, но она, видимо, его давно выбросила. Но этот ты отдай маме - она прибережет. А когда тебя примут в пионеры, повяжешь галстук почетного пионера. Износится - заменишь новым, а этот положишь на сохранность. Будешь комсомольцем, потом коммунистом, а галстук храни. Вспоминай, что твой дед еще в девятнадцатом стал коммунистом, воевал с белогвардейцами, колчаковцами, врангелевцами, бывал в рукопашных атаках и на коне с саблей. А когда белогвардейцев разбили, у себя дома в Лопатках, а потом в Лебяжьем организовывал колхозы. Прожил честно, всегда думал сначала о людях, а потом о себе и в этом находил счастье. И ты, его внук, пойдешь этой же дорогой - будешь как след деда на земле после его смерти.
Вырастешь, съезди в Лопатки - там есть музей, узнаешь подробнее. Как-то музею понадобилась моя фотокарточка. У меня не оказалось такой, где бы я был один - только где мы с тобой, ты еще маленький пупсик. Я выслал эту карточку, мне ответили, что подходит: деду с внуком веселей будет - и он вырастет таким же коммунистом, так же будет строить коммунистическое общество. И это письмо тоже сохрани - заведи папку с завязками и письма от деда туда складывай. А вырастешь, почитаешь их еще. Ирку пожури, почему не пишет.
Завтра деда опять кладут в больницу, но он выживет. Целую тебя.
7/ Х-1970
Твой дед Яков".
"Дед Яков" тогда выжил, как и обещал: у него в запасе было еще восемь лет. А когда умирал в семьдесят девятом - словно сам смертью командовал. К тому времени был уже лежачим, слабел, но держался: ждал из Москвы сноху Анну. Она уехала проведать взрослых детей - помните Ирку и Виталика из письма? Дед Яков сноху очень любил, звал Нюсей, как и жену, все повторял ее имя. Да и по письму видно, как он привязан к семье, как важна ему душевная связь с родными, как ласковы упреки внукам. Дождался Нюсю - руки к ней протянул, а через два часа ушел из жизни. Умер, как и жил: никого не обременяя, не выказывая слабости.
Не каждой семье везет на наследство. А у фамилии Кияшко не то что наследство - наследие есть. И письмо Виталию - его часть. Недаром сын Якова Кияшко, Валентин Яковлевич, сам уже перешагнувший порог семидесятисемилетия, так дорожит этими тетрадными листками и скромным семейным архивом.
Перебираю стопку документов, вместивших целую жизнь. Свидетельство о рождении: Кияшко Яков Леонтьевич родился в 1899-м на Полтавщине, откуда во времена столыпинских реформ его семейство со всем непокорным казачеством переселили в Сибирь. Свидетельство о смерти: умер в Магнитогорске. Военный билет с полустертыми чернильными записями убористым почерком. Военно-учетные сведения: артиллерист истребительно-противотанковой артиллерии, замкомандира орудия, младший сержант. Общие сведения: беспартийный, бухгалтер, четыре класса церковно-приходской. В гражданскую - кавалерист в 51-м отдельном кавалерийском полку. В 1943-1945 - наводчик в 292-м истребительном противотанковом дивизионе. Фронтовые награды: два ордена Красной Звезды, медали "За отвагу", "За освобождение Варшавы", "За взятие Берлина", "За победу над Германией". А еще послевоенные: "За доблестный труд в Великой Отечественной войне", юбилейные. Фотографии. Комэск - командир эскадрона: звездочка на фуражке, щеточка усов по тогдашнему обыкновению, худощавый, скулы обтянуты кожей - не жировал. В дни окончания войны пожимает руку командиру полка среди таких же бойцов-победителей на Эльбе. Вот он в гимнастерке и медалях после войны, уже с солидными усами. Почти нигде не улыбается: смотрит серьезно и твердо. Вот он уже немолодой бородач с сыном Валентином - Магнитка знает Валентина Яковлевича как руководителя комплекса капремонтов и финансирования ММК. В поздравительном адресе к семидесятилетию Кияшко-сына, подписанном Виктором Рашниковым - тогда генеральным директором, сказано: "Каждый производственный объект комбината находился под вашим пристальным вниманием. Вы до тонкостей знаете домны, прокатные станы и мартеновские печи, не говоря уже о малых объектах". Еще бы не знать: за годы руководства наездил по территории комбината без водителя девятьсот тысяч километров. И всегда повторяет: все, что в жизни и по работе хорошего сделал, - отцовское.
Многое из отцовского он осознает в себе как нравственный стержень, который держит начиная с быта. Вспоминает: родители - оба участники гражданской, курили, но спиртного в рот не брали и брани не допускали. И Валентин Кияшко, как родители, причисляет себя к однолюбам. Что до спиртного, то "выпил, а заодно и выкурил свое" еще до девятнадцати, когда после его молодецкого веселья будущая жена Аня предложила выбирать между ней и спиртным.
Родители много читали: мать Анна Вячеславовна с одним классом церковно-приходской любила Жюль Верна, Виктора Гюго. Старшего сына назвала в честь Жана Вальжана из "Отверженных". Мать с отцом относились друг к другу трепетно, на жизнь смотрели с оптимизмом. А знать, через что прошли: только гадай, как сохранили они в себе открытое отношение к миру и благожелательность к людям.
Мать вспоминала, как в гражданскую с односельчанами подались в леса от зверств "белого террора", как оказались в партизанском отряде. Она схоронила на той войне первого мужа - руководителя партизанской группы. Обстоятельства его гибели - один из ужасных эпизодов войны. Пьяные белопогонники захватили партизан, разделили мужчин и женщин. Мужчин держали штыками у амбара и на глазах у них насиловали женщин. После на глазах у женщин из пулемета покосили мужиков. А мы удивляемся, отчего сегодняшние старики так непримиримы, когда заходит разговор об истории страны. Для них это - история их семей.
Отец навидался и натерпелся всякого. В армии Блюхера громил Семенова, Колчака, Унгерна. А перед Великой Отечественной арестован как враг народа. Но никогда за всю жизнь не упрекнул советскую власть: был твердо убежден, что виновники репрессий - настоящие враги народа, беляки, засевшие в НКВД, разоблаченные Сталиным и пытавшиеся потянуть за собой невиновных. Подтверждение: после расстрела Ежова и тридцати тысяч сотрудников НКВД Яков Кияшко и такие же безвинные, как он, были освобождены. Былые регалии ему не вернули, но он и семья остались на советских позициях.
Дед Яков сам верный сталинец, ленинец - и на внуков надеялся. А сын Валентин Кияшко и сегодня считает двадцатый и начало двадцать первого веков "эпохой борьбы двух миров: большевизма, представленного рабочими, крестьянами и трудовой интеллигенцией и исключающего появление нищих и бомжей, и дикого капиталистического бизнеса, порождающего нищих и бомжей, безработных переселенцев". И в письмах деда Якова - помните: ни слова упрека в адрес Родины. А ведь арест стал поворотным моментом в истории семьи: после освобождения в доме были проверки и обыски, сыну Валентину из-за недоверия властей случалось ночевать в КПЗ. А на Великую Отечественную глава семьи ушел добровольцем. Говорят же: военный присягу один раз дает.
Валентин Кияшко с Нюсей стали жителями Магнитки с отцовской подачи. Отец в молодости приезжал на Магнитострой, всю жизнь гордился рукопожатием руководителя строительства Якова Гугеля. Когда Валентин перевез родителей в Магнитку - уже на закате их дней, отец любил гулять по проспекту Металлургов, откуда хорошо видна панорама левобережья: гордился, что его и сынов труд вложен в огромный промышленный комплекс. А Валентин Яковлевич сожалеет, что не организовал для него экскурсию по комбинату. И вообще…
"Наговорил об отце сумбурно, - сокрушается сын. - Все рассказывал-рассказывал, а главное, кажется, так и упустил".
Да разве об этом поколении расскажешь "самое главное"? Так и ушло, до конца не понятое и не узнанное нами, сегодняшними, оставив в истории след героики и преодоления.
