Иногда судьба дарует нам человека, который определит наш путь на долгие годы; влияние которого мы будем ощущать постоянно, не всегда это осознавая, а иногда и сопротивляясь этому ощущению.
И такой человек в моей жизни есть. Это - Ирина Владимировна Петрова. Учитель. Глубокий ученый. Необыкновенная женщина. "Пани Ирэна" - так величали ее польские коллеги. "Петрова" - так называли ее студенты, и нужно представить себе интонацию, с которой это имя произносилось. И сейчас, когда я встречаю однокурсников, среди первых их вопросов звучит: "Ну как Петрова?" И я понимаю, что не только моя жизнь отмечена этим именем.
Об Ирине Владимировне я слышал еще до поступления в институт. А в сентябре на первом курсе выяснилось, что слышал не я один. И мы, еще незнакомые друг с другом юнцы, гадали, как она выглядит. Само это представление-картинка стерлось из моей памяти, но я помню ощущение - страха, трепета и... юношеского скепсиса. Скепсис потом, конечно, выветрился, а вот трепет - остался.
Знакомство состоялось на втором курсе, когда Ирина Владимировна пришла читать нам курс русской литературы XVIII века. Это сейчас я более или менее свободно ориентируюсь в этом столетии, а тогда все было внове, все было открытием. Начав работать преподавателем, я напрочь забыл о XVIII веке и даже предположить не мог, что основные мои научные интересы сосредоточатся именно на нем. Но случилось именно так. Вновь обратившись к тетради с лекциями Ирины Владимировны, я обнаружил в них ту основу, от которой можно оттолкнуться и уходить все дальше и дальше, строить и читать курс по-своему, иначе, но миновать которую - нельзя.
А потом Ирина Владимировна читала нам свой любимый курс - русскую литературу XIX века, вторую его половину. Мне всегда как-то очень жаль было тех, кто эти лекции не слышал. И не только студентов-филологов, но вообще - всех. Домохозяек, продавцов, рабочих, бизнесменов, служащих банков, следователей. И не потому, что они не узнали каких-то "важных" сведений о том, например, что поэт Фет всю жизнь хотел быть дворянином Шеншиным или что Достоевский был игроком. А потому, что все они не слышали Ирину Владимировну Петрову. Ее непередаваемый голос, всегда спокойный, какой-то немножко надтреснутый и при этом глубокий, значительный, я бы сказал. Голос, казалось бы, несильный и негромкий, но слышно его на задних рядах любой, даже самой большой аудитории.
Сильнейшее впечатление на меня всегда производило чтение Ириной Владимировной стихов Ф. И. Тютчева. Чтение удивительное. Кто его слышал, тот со мною согласится. Кто не слышал, тому объяснить сложно. В аудитории - тишина. "О! бурь заснувших не буди - Под ними хаос шевелится!.." Мурашки по коже. Как будто видишь этот шевелящийся хаос. У соседей за партами такие же круглые глаза. Наверно, увидели то же.
И каждый раз, когда я читаю студентам эти и некоторые другие тютчевские строки, по моей спине идут те же самые мурашки.
Отпечаталась в памяти и другая картинка.
Звонок. Входит Ирина Владимировна. На ней, как обычно, какие-то удивительно изящные серебряные украшения - длинные серьги, по-моему с бирюзой, тонкие браслеты. Эти браслеты всегда подчеркивали характерный ее жест рукой - кистью, с небольшим проворотом. Мы, студенты, встаем. Желание встать, когда на кафедру входила Ирина Владимировна, у меня осталось на долгие годы. Нас около ста человек. "Здравствуйте. Садитесь". И сразу начинается лекция. С того самого слова, на котором закончилась предыдущая. Чтение - без "бумажки". Память - поразительная. Просто - о сложных вещах. Темп такой, что успеваешь и осознать, и записать, а вот поболтать с соседом - уже нет. Сейчас, послушав многих лекторов (среди них - нескольких замечательных), познакомившись с различными лекторскими манерами, я с полной ответственностью могу назвать манеру Ирины Владимировны - классической.
Я долго хотел научиться читать лекции именно так, как Ирина Владимировна. Не смог. Злился на себя. В какой-то момент понял, что этот дар мне не перешел, что он - не мой, что его можно лишь сымитировать. Пришлось вырабатывать свою манеру. Надеюсь, что есть в ней что-то и от манеры моего учителя.
То ощущение, о котором я говорил в самом начале, - ощущение того, что вот это у меня от Ирины Владимировны, - я испытываю часто.
Принимаю экзамен. Вроде бы надо уже остановить студента - ответ хороший или никакой - нет, дослушиваю до конца. Надо бы уже поставить "отлично" - нет, задаю дополнительные вопросы, хочу убедиться, что знает студент не только этот билет. Так спрашивали и учили меня.
Проверяю тетради. Не люблю этого делать ужасно. Но помню, что так делала Ирина Владимировна. Что тетрадки для семинаров по русской литературе были у нас толще, чем для лекций по другим предметам. Что из-за того что я однажды забыл тетрадь, не принес ее показать, я не получил оценку в зачетку. И вот я собираю эти тетради, проверяю их, и уже не спрашиваю себя, зачем. Так надо. Так делал мой учитель. Так сейчас делаю я.
Читаю диплом (или статью, или диссертацию). Читаю все, от корки до корки. Исправно отмечаю ошибки, ставлю вопросы, предлагаю те варианты, которые считаю более правильными. То есть пытаюсь помочь - как умею, как могу, хотя осознаю, что выглядит эта помощь иногда занудством. Но так читали мой диплом. И вот уже я не умею рецензировать по-другому.
Таких примеров я могу привести много. Для меня они - свидетельство того, что опыт, память, воспитание - вещи самые что ни есть материальные; что в своей деятельности мы лишь продолжаем деятельность наших учителей, даже когда не хотим себе в этом признаться. Но вся эта деятельность, а значит, и сам ты как личность существуют и по-настоящему реализуются только тогда, когда есть он - учитель.
В октябре у Ирины Владимировны Петровой был юбилей. Дата значительная, но назвать ее временем подведения итогов я не смогу. Может немного сдавать здоровье, может иногда придавливать жизнь. Но все то, что я так ценю в Ирине Владимировне: ясный разум, замечательная память, ирония и самоирония, способность выслушать и дать мудрый совет, - все это не тускнеет. Ирина Владимировна продолжает идти вперед. И мы - ее ученики, дипломники, коллеги - стараемся не отстать.
