Он абсолютно несексапилен: толст, неряшливо одет - в этот раз, к примеру, на нем был мятый холщовый костюм и синяя жилетка, а руки по всей длине были вымазаны точками зеленки.
В общении - во всяком случае, со своими телеоппонентами - он не всегда приятен: резок в суждениях, прямолинеен в оценках, не стесняясь, может перебить собеседника, а может и осмеять его точку зрения… И все же телеоппоненты не ненавидят его - напротив, внимательно прислушиваются к тому, что он говорит, и с удовольствием приходят на следующую программу с его участием - поспорить с умным визави. И даже на записи ток-шоу "Народ хочет знать" хозяйка программы Кира Прошутинская, к тому же, именинница в тот день, терпеливо ожидала опаздывающего Дмитрия Быкова и со вздохом и улыбкой замечала, видя недовольные лица гостей: "Он человек талантливый, ему простительно".
Писатель и журналист Дмитрий Быков, кажется, успевает все на свете: публикует свои статьи во всех СМИ, его книги выходят в свет весьма часто… Конечно, они не становятся бестселлерами - слишком глубоки для массового восприятия. Но то, что Дмитрий Быков является стопроцентным претендентом на звание классика литературы, критики практически не оспаривают. На ток-шоу "Народ хочет знать", темой спора которого было введение новых, упрощенных правил русского языка, он отстаивал правила старые - и отстаивал традиционно весьма резко: "Правильно сказанное и написанное слово является посылом к интеллектуальному и социальному статусу собеседника, - вещал он с трибуны ток-шоу. - В конце концов, у современного русского человека осталось очень мало причин для самоуважения: в политике он не участвует, экономику строят, не спрашивая его совета. Так оставьте хотя бы правильный русский язык, чтобы он уважал себя за грамотность! Вот вы оправдываете упрощение русского языка тем, что все так говорят. А еще в России все берут и дают взятки - и что, будем это узаконивать?!"
После программы мы буквально выловили его: несмотря на внушительные размеры, двигается он легко и быстро, так что довольно скоро исчез из поля нашего зрения. На интервью согласился сразу - правда, удостоверившись, что мы не являемся коммунистической газетой.
- Вы действительно из Магнитогорска? - демонстрируем ему журналистское удостоверение. - Я бывал в вашем городе, читал вашу газету - нормальная газета, иначе беседы бы не было. Хороший город, я там был в 96-м году. Был у меня материал совместный с Володей Вороновым "Шведская стенка": может, помните, один ваш уроженец попытался тогда захватить шведского дипломата? А у меня с женой как раз свадьба была в тот день. Потом мы с Володей расследовали эту историю - доказывали, что, видимо, это был вовсе и не он - его подставили. Ради этого дела я летал к его матери в Магнитогорск - довольно увлекательная была история и помню я ее живо. Хороший город, но очень много китайской продукции, и это, конечно, настораживает.
Мы начали разговор прямо на улице, пока он искал любимую кулинарию, чтобы пообедать - его приглашала Кира Прошутинская на именинный банкет, но он уединился с приятелем, которого давно не видел и встретил на программе. Он заказал несколько блюд грузинской кухни и 300 граммов водки. Прежде чем приступить к трапезе, поинтересовался, угостить ли нас. Получив вежливый отказ, поднял первый тост.
- Дмитрий Львович, имея некоторые представления о вас, я была уверена, что сегодня вы примете сторону новаторов языка, а вы проявили себя ортодоксом.
- Я просто считаю, что сложность нуждается в защите. Человек по природе своей каков? Как только он перестает делать усилия стать сверхчеловеком, стать чем-то большим, чем есть, он становится скотиной - вот такой страшный закон. И мне было бы желательно, чтобы он двигался только вверх - к усложнению. И мне почему-то хочется верить, что народ наш хочет говорить правильно, он сторонник интеллекта, а не примитива. Но власть ему навязывает образ быдла, его пытаются оглупить.
- Откуда такая любовь к народу в широком смысле слова? Обычно интеллигенция в каком-то роде противопоставляет себя массам.
- Не знаю, я всегда себя чувствовал и имущественно, и территориально, и идеологически частью народа.
- Ваш оппонент, писатель и телеведущий Сергей Минаев, помню, описывая предмет разногласий между вами, привел один пример - цитирую: "Наше с ним отличие хотя бы в том, что я считаю: не стыдно быть бедным, а Быков считает: стыдно быть богатым".
- (Смеется). Это неправда. Богатым быть не стыдно, но надо уметь себя вести, вот и все. А вообще, я сильно сомневаюсь, что Минаев может основываться на моих взглядах, поскольку они достаточно сложны и не описываются в тех терминах, которыми мыслит он. Дискуссии между нами не получится, поскольку она предполагает один андеграунд, а мы с ним совершенно разные люди, между которыми нет ничего общего.
- Но ведь свое нежелание соотносить себя с богатыми людьми вы не будете оспаривать?
- Не буду, хотя у меня масса богатых друзей и дружбу с ними я не считаю для себя зазорным. Да и сам я по меркам современной России весьма небедный человек, хотя и не богат. Все ведь зависит не от количества денег, а от того, как человек, их имеющий, себя ведет. Более того, я большой противник дикой антикоррупционной истерики, разразившейся в последнее время - этих постоянных проверок, публичных наказаний… Ведь все это делается исключительно для того, чтобы порадовать прессу. Я считаю, что первые лица государства имеют право хорошо зарабатывать при условии, что они хорошо работают. И если министр работает хорошо и много, то он имеет право жить на Рублевке.
- То, что вы тоже много работаете, я знаю. Спрашивать, как вы все успеваете, думаю, глупо?
- Я работаю совсем немного - во всяком случае, гораздо меньше, чем должен бы.
- И чем же вы заняты в таком случае?
- Большую часть времени я думаю: придумываю, пишу, сочиняю, преподаю в школе.
- Как это - в школе?
- Да, в самой обычной школе. Еще я езжу в командировки, выступаю… В общем, у меня практически нет времени, когда я ничего бы не делал, и это меня восхищает: належусь я в гробу. Вообще, для меня представление о несчастье - это невостребованность дома и на работе, и как результат - полное одиночество.
- Откуда же уверенность в том, что вы делаете не так много, как надо бы?
- Я помогаю меньшему количеству людей, чем хотел бы, мало пишу - второй год не могу роман закончить… Да много всего.
- Знаю, есть у вас правило: пять дней в неделю - для работы, суббота и воскресенье - для книг. Причем, за рабочие пять дней вы успеваете написать почти во все газеты и журналы столицы.
- Не правы: я работаю в трех СМИ на условиях штата, внештатно еще в трех - в общем, это ничтожно, по-моему.
- Интересно, как должна чувствовать себя я, работающая только в одной газете и считающая, что работаю я в общем-то много.
- (Смеется). Значит, вам этого хватает. А мне надо очень много - во-первых, наговорить, потому что мыслей уйма. Во-вторых, что самое важное, иначе я просто не прокормлю семью. У меня двое детей, дочь уже большая, ей надо куда-то ездить, ходить… Она зарабатывает, но мало, жена тоже работает в культуре - сами понимаете… А я мужик, муж и отец. Так что, надо сказать, мы еле-еле укладываемся в рамки моих заработков, а если бы я работал меньше, то пришлось бы себя урезать. Журналистский труд оплачивается в нашей стране низко, колонка стоит копейки, на заказ я не пишу, потому что принципиально не делаю пиар-кампаний. Так что много работать - это единственный способ сохранить себя для журналистских занятий, не залезая ни в бизнес, ни в другие области.
- Вы сказали: единственное, за что русскому человеку осталось уважать себя, это за грамотность. Мне показалось, что вам это нравится - то, что мы не любим заниматься политикой, экономикой или бизнесом… А может, это все-таки обломовщина, присущая нам лень и созерцательность?
- Ну, это не наша заслуга и не наша вина. А потом, русскому человеку не очень-то дают участвовать в решении своей жизни - даже в мелочах. Начать свое дело - значит преодолеть целый ряд чудовищных, практически непреодолимых формальностей. Просто честно работать на своей работе - значит угождать огромному количеству начальников. Об участии в политике я даже не говорю, потому что такое в принципе невозможно. И даже благотворительность государство умудрилось обставить массой тяжелых формальностей.
- И потому вы стали фрилансером?
- Напротив, я никогда не был фрилансером - был и остаюсь абсолютно штатным сотрудником. И убежден, что в России лучше числиться в штате и получать мало, нежели хорошо зарабатывать, но не быть прикрепленным к рабочему месту, поскольку оно означает вашу интеграцию в коллектив, защиту ваших интересов, принадлежность к определенной группе. Я креативный редактор газеты "Собеседник", член редколлегии, и дорожу этими званиями значительно больше, чем любыми другими, потому что заработал их, отдав "Собеседнику" 25 лет. И ничего другого мне не надо.
- А зачем вам коллектив с вашими свободными взглядами на жизнь?
- (Смеется). Так ведь у меня нет никаких свободных взглядов - я абсолютно традиционный правильный семьянин, суровый отец, сторонник патриархата, я люблю ходить на работу - мне важно вставать в фиксированное время, я терпеть не могу безделья, я практически не пью… То есть при своем весе я могу себе позволить выпить 300 граммов водки, но не более того, потому что утром это уже мешает думать… Я абсолютный государственник, сторонник твердой руки, нормы, в конце концов, моногамности - если у меня и были какие-то связи на стороне, то они, во-первых, возникали еще до жены, а во-вторых, тянулись довольно долгое время. Так что я абсолютный ботаник и всегда был таким: толстый читатель книжек, перечитавший к 12 годам всю довольно весомую домашнюю библиотеку, большой любитель делания уроков и полный нелюбитель громких компаний. Я ни разу в жизни не был в ночных клубах, никогда не ходил на дискотеку - вы вообще можете меня представить танцующим? Сначала читал книжки, потом начал их писать. И при этом я как-то умудрялся знакомиться с девушками такими же, как я. Такой была и моя жена.
- Что это за милый кошелечек у вас в кармане?
- Это чехол для ключей от сигвея.
- Сигвей - это что?
- Это такая вертикальная двухколесная машина - мой любимый аппарат. В Москве их всего 45, а в мире 50 тысяч, и одна есть у меня.
- Ну, наличие продвинутого сигвея, на которых раскатывают Филипп Киркоров и Богдан Титомир, доказывает вашу ботаническую сущность очень ярко!
- (Смеется). Можете даже не ерничать: это абсолютно ботаническая вещь - ведь ее максимальная скорость всего 40 километров в час. Еще у меня есть седьмая модель "Жигулей", ей семь лет - тоже, как видите, доказательство моего ботанизма. Однажды на заправке один малый меня спросил: "А это действительно ваша или для прикола?" Это действительно моя. А еще у меня есть старый "Запорожец".
- Продайте их обе и купите хотя бы "Шевроле-Ланос", он всяко получше будет.
- Во-первых, это дорого,
- Думаю, не дороже сигвея.
- Он стоит всего шесть тысяч долларов, но я купил намного дешевле - со скидкой. Я помешан на сигвее и могу говорить о нем часами - даже о литературе я говорю меньше, в ней мне все понятно, а в нем - нет: вот как он стоит? Вы, ездючи на нем, начинаете гораздо полнее управлять своим телом, мозгом… История, которая меня совершено потрясла: человек болел чем-то вроде Паркинсона - забывал части слов и имел сильную дрожь в руках. С тех пор, как он начал ездить на сигвее, у него эти порушенные связи в мозгу стали восстанавливаться. Это машина, с которой существуют интимные отношения, - это сложная штука. Ее придумал Дин Теймон, очень известный изобретатель, который и прислал мне ряд прибамбасов к ней.
- Слушайте, да вы больной человек!
- (Смеется). Абсолютно! Когда я купил сигвей, ждать его пришлось три недели - на границе случился какой-то затор. И когда он наконец пришел, я так торопился его забрать, что даже не проверил шины и уехал на не накаченных колесах - подкачивал по дороге. Я ехал по улице, и от меня в ужасе шарахались в стороны… А уж что было со школьниками, когда я приехал в школу на нем!..
- Жизнь удается сама по себе или вы сами ее себе "удаете"?
- А я не могу сказать, удалась ли она. Кто может назвать себя счастливым, пока он жив? Это на надгробии можно написать: жизнь удалась. Для себя я живу хорошо, а для стороннего наблюдателя моя жизнь скорее очень трудная и вряд ли удачная, потому что она не приводит ни к большим деньгам, ни к полному душевному покою, ни к особым душевным удовольствиям, поскольку я ненавижу все то, что делается ради самоудовольствия. Я, как правило, напротив, делаю вещи, которые заставляли бы относиться к себе еще более строго. Вот сейчас пишу роман, который, наверное, не стоило начинать - я со страшной тоской думаю, зачем я это сделал. Но уже поздно - не перепишешь. Это историческая трилогия, роман называется "Остромов, или Ученик чародея". Это реальное историческое лицо, только он писался через А, а у меня через О. Роман о масонском кружке 26-го года в Петербурге - это тоже реальность. Девушку сломали на допросе, и она сдала всех членов кружка. Следователь знал их и без нее, но у него была садистская цель - растоптать и сломать. И вот она выходит оттуда - и ей стыдно за всех. Она приходит к Михаилу Александровичу Кузьмину - в реальности он Алексеевич, известный гей того времени, которого как раз бросил очередной любовник. И он говорит ей страшную вещь: "Люди живут ради самодовольства, а это далеко от Христа. А я всю жизнь прожил изгоем, и тем самым я близок к Христу. И ты теперь изгой - и ты ближе к Христу". И она с ужасом понимает, что это так. И я ничего не могу с этим поделать: в своем падении она ближе к Христу, чем была до падения.
- Вы тоже не можете изменить ни буквы в судьбе своих героев, поскольку они начинают жить своей жизнью? Это утверждал Толстой, который очень хотел, но так и не смог спасти свою Анну Каренину.
- Я не могу изменить ни буквы, потому что это правда - это реальная история. Я прочел следственное дело, и меня поразила одна штука: значительная часть дворянства и даже офицерства, которые были взяты по этому делу, сдавались с изумительной легкостью. А вот прислуга, которая тоже входила в этот кружок, защищала своих бывших хозяев до последнего и держалась со следователем нагло и развязно. То есть они оказались более надежными людьми, чем тонкая интеллигенция, имевшая меньший запас прочности. И есть гениальный допрос одной горничной, которая швырнула в лицо следователю: "И ничего я не скажу, и рожа твоя пархатая". И это для меня очень интересно. А еще легкомысленные эстеты не раскололись - именно потому, что им некрасиво было пойти на поводу у этой мрази, понимаете? Синявский сказал однажды замечательно: "Эстетика вывозит там, где пасует этика". Но он же в 90-е годы говорил: "Мне, эстету, смешно защищать нищих старух - нищие старухи не эстетичны". И мне было ужасно писать эту книгу, где ломались добрые люди, потому что я всей душой на стороне добрых людей и мне отвратителен циничный эстетизм. Но правда заставила написать так. И вот я второй год не могу закончить роман. Хотя, может, это главная вещь в моей жизни - тогда ее надо писать долго. Потому что, как показывает практика, пока человек пишет главное свое произведение, он жив - бог дает ему силы.
- Вы мучительно пишете книги и вынуждены быстро писать статьи, ведь журналистика - скорее, не творчество, а ремесло…
- Нет журналистов-ремесленников, я таких не видел. Журналистика - очень серьезная работа, потому что мы пишем о том, что есть, и не можем ничего изменить. И я ставлю журналистскую работу выше литературной, потому что от нее в жизни что-то меняется. В литературе ты написал - и это кануло. А из-за статьи в газете человека освободили, или дали денег, или рухнула его репутация - ударная волна от одной публикации гораздо больше, чем мы можем себе представить. Мои литературные дела очень мало кого на что-то подвигли, а журналистские работы изменили кучу судеб - поэтому я и не бросаю журналистику, она дает ощущение нужности.
- Я понимаю, что вы вряд ли смотрели легкомысленную комедию "Сбежавшая невеста". Но там герой Ричарда Гира, журналист, сказал одну фразу: "Журналист - это литератор на скорую руку". Вы, я так понимаю, с этим не согласны?
- Я с Гиром общался лично в Лос-Анджелесе. Не знаю, как его герой, а сам он прессу уважает весьма и весьма. Знаете, я страшную вещь сейчас скажу: литератор, не прошедший журналистской выучки, стоит недорого. Пушкин не мыслил себя без журнальной полемики. Лермонтов ее миновал, но это и предопределило его скорый конец - он не имел вот этой шкуры слоновьей. Некрасов - основатель русского толстого журнала, Щедрин - ведущий сотрудник "Отечественных записок", Толстой - издатель журнала "Ясная поляна", Блок с десяти лет рисовал дома журнал и всю жизнь подрабатывал рецензентом…
- А ваши современники?
- А они - тем более, потому что иначе не проживешь. Леша Иванов, который сделал вместе с Леонидом Парфеновым героический фильм "Привет, Россия", Захар Прилепин - гениальный журналист, на мой взгляд, и выросший из этого прозаик, Эдуард Лимонов - основатель "Лимонки", Сашка Никонов - ужасный, но безумно талантливый человек… Журналистика - единственная литературная школа, другой просто нет. И я не устаю молить бога за мою умную мать, которая, когда я хотел получить педагогическое образование, как и она, меня резко повернула и пихнула на журфак. Это не мешает мне преподавать, хотя с ее точки зрения я никакой методист - и наверное, она права. Очень смешно было, когда я однажды привел мать к себе в школу прочесть лекцию. Она честно отработала два урока, и мне потом один дылда скорбно сказал: "Вы, Львович, тоже ничего, но уж если от бога - так это от бога". Так что на журфаке меня научили и писать, и давать своими статьями читателю под дых с помощью нехитрых приемов, которые, думаю, вам тоже известны. Так что не будем раскрывать всех секретов.
Москва - Магнитогорск
