ПОДПИСАНИЕ президентского указа о присвоении Татьяне Баштановой почетного звания «Заслуженная артистка Российской Федерации» состоялось сразу же по прошествии Международного женского дня 8 марта.
Чистое совпадение, скажете. Наверное, так оно и есть. Но ведь в любой случайности можно обнаружить долю закономерного стечения обстоятельств. И в нашем случае она лежит на поверхности: за четыре десятка лет служения театру в судьбу актрисы Магнитогорского драматического театра имени А. С. Пушкина не раз вплетались жизненные переживания сыгранных ею героинь – надменных и кротких, безропотных и решительных, эгоистичных и самозабвенно жертвующих собственным счастьем ради других… Она и сама соединяет в себе многие противоречия женской натуры. Беседуя с ней, сожалеешь лишь о том, что газетная страница не способна передать динамизм разговора, пронизанного живым юмором, легкой самоиронией, светлой грустью, музыкальными цитатами. И бесконечной любовью к сцене, без которой не было бы сегодня актрисы Татьяны Баштановой.
– Татьяна Николаевна, высокое звание заслуженной артистки России надо действительно заслужить. В том числе и любовью к театру. С какого времени она у вас началась?
– Да с детства. Все оно у меня прошло в разных кружках. И танцевальный, и сольного пения, и кукольный, и драматический – все моими были. И это только кружки, не говоря о спортивных секциях. А там – акробатика, гимнастика, конькобежный спорт, лыжи, баскетбол…
– Но потянуло-то вас почему-то в сторону театра.
– Думаю, что это все-таки мамино влияние. У мамы был очень хороший голос. Пела она всю жизнь. Причем лет сорок была артисткой хоровой капеллы Сормовского Дома культуры и первой из самодеятельных артистов Нижегородской области получила звание заслуженного работника культуры. А вообще, мама рассказывала мне, что очень хотела стать актрисой, но… не получилось.
– Значит, вы реализовали мамины мечты?
– Да. Мама очень этим гордилась, очень радовалась моим успехам. И где бы я ни работала, она выкраивала время и обязательно приезжала, даже на гастроли, чтобы посмотреть мои спектакли.
– Каким образом на пути уроженки Нижнего Новгорода, выпускницы тогда еще Горьковского театрального училища, возник Магнитогорск?
– После училища я отправилась работать сначала в Краснодарский край, а затем на Алтай, куда приехал однажды тогдашний режиссер Магнитогорского драматического театра Юлий Тамерьян. Вот он-то, посмотрев спектакль, в котором играли мы с мужем, пригласил нас к себе, описал все красоты Магнитогорска и его окрестностей, а также все красоты прилавков Магнитогорска… Это был 1977 год. Особых «красот» на прилавках я здесь, правда, так и не увидела. Но все остальное, действительно, произвело впечатление. А теперь я просто люблю этот город. Приглашали позже работать и в Хабаровск, и в Нижний, и в Пермь, и в Новосибирск, но что-то меня здесь держало… В общем, «зовет гора Магнитная, душой магнитогорский я…» Люблю я этот город. Люблю ходить даже по его грязным улицам, где не всегда урну найдешь. И хотя есть поговорка «Где родился – там и сгодился», я вот пригодилась здесь.
– Магнитогорский драматический при вас несколько раз менял главных режиссеров. Какой период творческой жизни вы считаете наиболее интересным, наиболее ярким?
– Наверное тот, что пришелся на 1977–1991 годы. Потом, конечно, тоже были какие-то «искорки» маленьких ролей… Мне очень дорог спектакль «Детский сад». Жаль, что в последнее время мы его почему-то не играем. Спектакль чистый, светлый, поставленный на малой сцене, и потому он, конечно, не для широкого зрителя. Он нравится людям «театральным».
А еще, смешно, наверное, но мне очень памятна «не чеховская» героиня (то есть у самого Чехова в «Вишневом саде» ее нет), которую Валерий Ахадов специально придумал для меня в своем спектакле. Я там играла некую Марию – прислугу, существовавшую на сцене в паре с Фирсом. Чем она дорога мне конкретно, не знаю. Может быть, тем трагизмом, который нес этот образ, оттеняя грядущую катастрофу с продажей вишневого сада. Кстати, помню, как в Москве, где мы были на фестивале, после второго акта к нам за кулисы зашел Ахадов и сказал: «Ну, Татьяна, теперь твое соло!..» Дело в том, что весь третий акт я там мыла пол. Он высыхал – я его оттирала. Потом плакала – и все это постепенно нагнетало тяжелое настроение финала…
– У вас была еще одна «нестандартная» роль – в спектакле «Берегите себя», где вы на протяжении почти всего действия сидите.
–Да, там можно было по-разному толковать, почему моя героиня не поднимается с кресла: не то действительно ноги не ходят, не то притворяется, дабы дочка не отходила от нее. Это эгоизм матери, который я очень понимаю: у меня у самой сын, и я все время хочу, чтобы он был рядом. А пример подобного материнского эгоизма я наблюдала в жизни: моя крестная, мамина родная сестра, так и не вышла замуж, потому что бабушка была, конечно, больна, но не настолько, чтобы не пустить дочку, у которой было очень много поклонников, замуж. Ну что поделать, материнский эгоизм он такой, особенно, когда очень любишь своего ребенка…
– С кем из ваших партнеров по сцене вы были наиболее «созвучны душой»?
– С Лилей Одарченко, с которой мы дружили 27 лет. У нее замечательное чувство юмора и с ней вообще было как-то радостно… А еще были покойный Валера Геращенко, Таня Александрович и Игорь Кравченко, которые, к сожалению, уехали из города. Замечательно было работать с Олегом Вершковским. В спектакле «Детский сад» у нас была прочная «сцепка» с Ниной Филоновой, Петей Ермаковым и Володей Богдановым. А какой был «Дикарь»! Там все были хороши – Фарида Муминова, Валера Геращенко, Валера Зверев, который выходил на сцену в роли бессловесного слуги, но она была сделана изумительно!..
– Я перебирала в памяти ваши роли и поняла вдруг, что почти все это – суровые женщины. А вас никогда не тянуло сыграть какую-нибудь легкомысленную субретку?
– Дело в том, что у меня внешность довольно «суровая», поэтому и роли дают соответствующие, хотя нутро у меня ласковое, нежное и пушистое… Нет, были у меня и более женственные роли, особенно в молодости: царица Ирина, например, в «Царе Федоре Иоанновиче», Аксинья в «Тихом Доне»...
– А по жизни вы какая?
– Скажем так: я незащищенная. Не могу постоять за себя. За другого – да, за себя – нет. И, конечно, я люблю людей. Люблю весну, люблю лето, осень, зиму. И на вопрос, счастливый ли я человек, отвечаю «да». Однажды меня спросили, знаю ли я, что такое одиночество. Я до-о-олго думала и сказала: «Нет». Я действительно не знаю, что такое тоска. Есть у меня, возможно, какая-то неудовлетворенность жизнью, но, знаете, как говорят – надо посмотреть на себя в зеркало и сказать: «Ой, какая я красивая, какая я красивая!..» И действительно, вроде бы становишься красивой…
– Счастье, на ваш взгляд, – это состояние внутреннее или внешние факторы тоже его определяют?
– Я оптимист. Мне интересно наедине с собой. Я не люблю ковыряться в старых ранах. И еще, я вытравила из собственной души, нет, не ненависть (ее у меня никогда не было), а, скажем так, нелюбовь. Как мне это удалось? Не знаю. Для этого нужен труд души и… умение жить в состоянии позитива. Знаете, как бывает: упал человек на улице, внезапно плохо ему стало, и вокруг него сразу собирается толпа зевак. Да помогите вы – пощупайте пульс, послушайте сердце, вызовите скорую!.. Ведь стремление сделать что-то для другого уже само по себе позитивно. Они же нет – стоят, глазеют. А в душе, в результате, накапливается чернота.
– Вы любите наблюдать за людьми?
– Обожаю. Сейчас очень изменился ритм жизни – к человеку просто так не подойдешь. А когда-то я, идя по улице, наблюдала за кем-нибудь и пыталась по его походке, по жестам, по глазам понять, где этот человек работает. Потом подходила – молодая же была, смелая – и говорила: «Скажите, пожалуйста, чем вы занимаетесь?» И зачастую оказывалось, что мои выводы совпадали с реальностью. И в театре у нас все любят наблюдать за жизнью. У нас замечательные молодые актеры! Я очень люблю Аню Дашук, Надю Лаврову, Марину Крюкову, Лену Савельеву… Да все молодцы!
– Сына не пытались приобщить к сцене?
– Он играл когда-то в детстве в спектакле «Тихий Дон». Выходил на сцену такой трогательный, и все в зале плакали, когда он кричал: «Папанька-а-а…» Но сейчас он окончил московский вуз, работает ведущим на радио Seven Skies – очень любит и знает музыку. И вообще, он у меня очень хороший – люблю я его!..
– Было бы странно, если бы не любили.
– Не скажите. Случается и такое. Понимаете, детей мы все любим, пока они маленькие. А вот когда они становятся взрослыми и наравне с родителями могут и поспорить, и собственную точку зрения пытаться отстаивать – это не каждому легко понять и принять.
– Ну, это уже просто какая-то чеховская «Чайка». Хотя там во взаимоотношениях Аркадиной и Треплева звучит еще одна тема: Аркадина – актриса, актрисы боятся старости, а взрослый сын только подчеркивает ее истинный возраст.
– Я не боюсь стареть. Хотя, конечно, иногда не очень хочется смотреть на себя в зеркало. Разгладить бы морщины! Да только где такой чудодейственный крем взять? А пластическую операцию я не буду делать никогда. Все мои морщины выстраданы. Много горя в жизни было? Много. Много в ней было счастья? Тоже много. Просто любой возраст нужно нести с достоинством.
– Что ж, звание заслуженной артистки – ваше. Стать народной – это уже программа максимум. А чего бы еще хотелось достичь в жизни актрисе Татьяне Баштановой?
– Я человек реалистичный – живу здесь и сейчас. Кто-то из психологов сказал, что лучший способ быть счастливым – это считать лучшим городом тот, в котором живешь, лучшей профессией дело, которым занимаешься, лучшим днем день сегодняшний, лучшими людьми тех, кто тебя окружает… А чего все-таки хочется достичь? Хочется хорошую роль сыграть. Знаете, такую… про любовь. Вот что-то вроде арбузовской «Старомодной комедии». Но только, чтобы пьеса была современной. А в жизни хочется обрести гармонию. Как сказал недавно на телевидении один молодой актер: «Хочу пожелать всем тишины». Понимаете, тишины не в смысле глухоты, а тишины как покоя. Одна моя знакомая, человек верующий, как-то сказала: «Танечка, желаю тебе телесного здравия и духовного покоя». Вот и мне хотелось бы, чтобы все мы достигли, наконец, телесного здравия, духовного покоя. И тишины.
