Два года, как Россия присоединилась к Болонскому процессу, чтобы создать единое с европейскими странами образовательное пространство.
С тех пор под лозунгами «модернизации», «стратегии развития», «вызова времени» Министерство образования «выпекает» проект за проектом, смущая серьезных людей в Союзе ректоров. И порой сложно понять, что предлагают чиновники для реальных дел, а что – мыльный пузырь, жить которому пару-тройку месяцев. Сегодня, например, уже очевидно, что провалился эксперимент по введению именных финансовых обязательств, предполагавший выдачу выпускникам школ денежного «пайка» на высшее образование, размер которого бы определяли баллы за ЕГЭ. С другой стороны, стало ясно, что работодателям все-таки придется привыкнуть к диплому «бакалавра».
Какие шаги в сторону Запада уже сделаны и какие опасности еще подстерегают нас на долгом пути – об этом разговор с директором магнитогорского филиала Уральской академии государственной службы Юрием Мироновым.
– Юрий Васильевич, концепция модернизации российского образования предполагает, что к 2010 году наша высшая школа станет похожей на европейскую. Речь идет о «косметическом ремонте» или коренной перестройке «ломоносовской» системы?
– Основные идеи реформы затрагивают как раз традиции. В чем уникальность высшего образования в России? В том, что за пять лет студент не только получает профессию, но и социально взрослеет. Посмотрите, сколько выпускников вузов устраиваются работать не по своей специальности. Это говорит о мобильности молодежи, умении реагировать на потребности рынка. Основы социализации закладываются на первом–втором курсах, когда студенты изучают дисциплины общегуманитарного и социально-экономического цикла: философию, отечественную историю, концепции современного естествознания, логику. Однако стандарты третьего поколения, разработанные в соответствии с требованиями Болонской декларации, сводят этот цикл к минимуму. Предлагают «избавиться» от фундаментальных дисциплин в пользу прикладных знаний. Мне известны идеи, претендующие на изъятие из программ высшей школы даже курса отечественной истории. Как же тогда быть с формированием гражданско-патриотической позиции? Выходит, мы двигаемся к дегуманизации российского образования.
– Давайте от идей обратимся к свершившимся фактам реформы. В западных университетах студент уже через три года получает степень «бакалавра», после чего может работать в среднем звене или же продолжить обучение в магистратуре, чтобы стать высококлассным специалистом. Вузы России активно осваивают эту модель, и в нашем городе появилось немало специальностей, готовящих бакалавров. Продуктивна ли такая арифметика: поменять «пятилетнего» специалиста на «четырехлетнего» бакалавра?
– В новой версии закона «О высшем и послевузовском образовании» предлагается оставить многоуровневую систему, то есть готовить и бакалавров с магистрами, и дипломированных специалистов. Думаю, это вполне разумный подход. Ведь кто такой бакалавр на Западе? Выпускник университета, который еще только должен получить «пропуск» в профессиональную деятельность, подтвердить свой диплом. Медик, «не принятый» ассоциацией врачей, или юрист, не получивший аналогичный сертификат в профессиональной среде, просто не смогут практиковать. Мы тоже начинаем двигаться в этом направлении. Но пока ситуация с бакалаврами и магистрами остается сильно запутанной. Ясно одно – это отражение недофинансирования высшей школы. Денег не хватает – вот и происходит усечение образовательных программ, вместо пяти лет обучение длится четыре, от чего страдает качество подготовки. Не удивительно, что работодатели не доверяют диплому бакалавра. Для них такие специалисты – «недоучки». К нам в филиал приходят готовые бакалавры, чтобы освоить программу дипломированного специалиста, потому что не могут устроиться на работу. А ведь по закону их диплом считается полноценным документом о высшем образовании. В общем, пока реформа не созрела, ее недоработки будут «бить» прежде всего студентов.
– В сфере высшего образования, кроме Болонского процесса, существует масса других нерешенных проблем. Одна из них – трудоустройство «казенных» выпускников, которые, как известно, редко устраиваются по специальности – в сферу педагогики или здравоохранения. Огромные средства государство тратит впустую.
– Действительно, обучение студентов-бюджетников лежит на плечах налогоплательщиков, и эти затраты должны оборачиваться общественным благом. Однако в школах, библиотеках, больницах по-прежнему острая нехватка специалистов. В связи с этим министерство сегодня прорабатывает модель распределения по социально значимым дисциплинам. Выпускников обяжут отработать три года на государство или вернуть потраченные деньги. Другое дело, что административная привязка молодого специалиста к школе ситуацию не исправит. Дайте профессиям привлекательность, повышайте статус учителя, и проблема решится естественным образом.
– Один из самых опасных вопросов, поднятый министерством в рамках модернизации, – это ранжирование университетов по категориям: общенациональные, являющиеся «культурными и интеллектуальными центрами страны и мира», системообразующие, «готовящие кадры для того или иного сектора экономики», и «все остальные». И если первая, немногочисленная группа в финансовом отношении выиграет, то «остальные» явно проиграют. Получается, все провинциальные университеты сбрасывают, как ненужный балласт с корабля?
– Эту идею наши чиновники «подглядели» в англо-саксонской модели, принятой в США. В Америке, действительно, существует некая Лига плюща. Когда-то в нее входили представители спортивных команд университетов, сегодня же эта красивая метафора объединяет ведущие вузы страны. Однако, заглядываясь на Америку, нужно понимать, что университет в России больше, чем просто учебное заведение, это островок социальной защиты личности. Поэтому наделение столичных и региональных вузов особыми «правами» приведет к еще большему расслоению общества, и социальные пропасти станут непреодолимыми. В этом – явное ущемление гражданских прав и свобод человека, и Россия к такой модели абсолютно не готова. Кажется, в Министерстве образования это поняли, и сегодня вопрос разделения вузов с повестки дня, можно сказать, снят.
– Бакалавры, зачетные единицы, образовательные кредиты… Теоретически эти новации должны привести к созданию «общего языка», к международной мобильности студентов, аспирантов и преподавателей. Значит, при выполнении всех «условий» российские дипломы «на три-четыре» будут признаны работодателями европейских стран-участниц?
– Как и любой проект, Болонская конвенция – это некая идеальная модель, замысел, намерение. И слепо руководствоваться ею нет смысла. Показательна в этом отношении позиция Кембриджа. Идеологически он «за» идеи этого документа, но вводить структурные изменения не торопится, уважая веками накопленный опыт. И это правильно. Реформирование высшей школы должно быть не перестройкой на западный манер, а гибкой, постепенной проработкой всех вариантов и их последствий. Думаю, выбор форм и темпов вхождения в Болонский процесс должен остаться за конкретным вузом. И Министерство образования сегодня принимает эту стратегию, поэтому примеры «мягкой реформы» набирают силу. Так, Российский университет дружбы народов «отвечает» за введение системы зачетных единиц. Один из челябинских вузов пробует переход на модель «бакалавр–магистр». По-моему, хорошая практика: пусть университеты на уровне эксперимента освоят одну из новаций, а затем огласят результаты. Сразу станет ясно, какие трудности и опасности нас поджидают. При этом каждый вуз для себя решит, действительно ли ему нужен диплом европейского образца с приложением на иностранном языке. Зачем, скажите, такой документ молодому юристу, который пять лет изучал российское законодательство, и в Европе окажется безработным? Зачем он филиалу, «работающему» на муниципалитет? И, наконец, самое главное: сегодня речи о взаимном признании документов об образовании не может быть в принципе. Российские дипломы давным-давно «признаны» в соответствии с Лиссабонской конвенцией. Ну и что? Любое государство найдет массу правовых запретов для трудоустройства «иноземцев», защищая собственные интересы на рынке труда. Да и сама идея создания единого европейского пространства реальна для государств, равноправных прежде всего в социальном и экономическом отношении. Поэтому «входить в Европу» России нужно как партнеру, а не вспомогательной единице. Но это, как говорится, уже другая история.
– Юрий Васильевич, а вы сами, как директор магнитогорского филиала УрАГС, какой путь модернизации избрали для своего детища?
– Мы делаем ставку не на структурные изменения учебного процесса, а на качество подготовки студентов: вводим инновационные технологии, стараемся усилить практический характер обучения. Дело в том, что оторванность теоретической подготовки специалиста от требований реальной жизни до сих пор налицо. Поэтому часто занятия в нашем вузе проводят «практики» – это и руководитель отделения федерального казначейства Николай Даниленко, и бывший председатель городского Собрания Михаил Сафронов. Да и дипломные работы студентов, будем надеяться, пойдут не «в стол», а на благо города и муниципалитета. Ребята исследуют проблемы экономического развития Магнитогорска, исполнения местного бюджета... Сегодня несколько дипломных работ представлены на конкурс международного научного фонда экономических исследований академика Федоренко. Будем надеяться, они окажутся полезными – в этом и состоит приоритетная задача любого вуза.
