АКТЕРСКАЯ карьера Алексея Макарова развивается весьма успешно. Но все же настоящая слава настигла его после смерти матери – замечательной актрисы Любови Полищук.
Когда пресса жаждала его комментариев, Алексей ото всех закрылся – настолько крепко, что даже самые ярые циники сказали: «Как сильно он горюет!» Магнитогорск Алексей Макаров посетил в рамках проекта «Ледниковый период», в котором танцевал на льду вместе с самой сексуальной фигуристкой и певицей Аней Семенович. На интервью согласился легко, но только со мной – остальным не сказал даже пары слов.
– Мне кажется, у вас аристократичная внешность – не такая тонкая, как у Вячеслава Тихонова или Олега Янковского, но на белого офицера «тянет». А ваш кинодебют – подонок из «Ворошиловского стрелка»…
– Никогда не был утонченной личностью: мы родом из Омска – мать, бабушка, я. Ширококостные мясистые люди, к аристократии не имеющие никакого отношения. Поэтому последние десять лет я занимаюсь тем, что худею. Но получается все меньше и меньше (Смеется).
– Когда-то вам была близка роль Олега Янковского в фильме Романа Балаяна «Полеты во сне и наяву» – мятущаяся личность. А сейчас что вам близко?
– Для меня это одна из самых значимых ролей в мировом кинематографе. Янковский сам по себе явление уникальное: есть великий Миронов, Де Ниро, ну и Олег Иванович, конечно, дает стране угля. И это одна из лучших его ролей.
– Я имела в виду не актера и его игру, а именно героя, что он близок вам.
– Мужчина в молодости – мы все мечемся…
– Ну, он уж совсем странный, мягко говоря…
– Молодости присущи странные поступки, это абсолютно нормально. Есть такое понятие, как кризис среднего возраста, когда уже не молод, но еще не стар, и вдруг встаешь перед вопросом: а что дальше? Вот это задачка – так задачка… Кому-то нравится ее решать. Маша Голубкина говорит, что для нее кризис среднего возраста – лучший период. Я с ней не очень согласен, мне кажется, это своего рода экстремализм психологический.
– Откуда в российский кинематограф пришла западная мода раскручивать актера в одном амплуа? Андрей Панин – обязательно сволочь, Юрий Кузнецов –милиционер… Александр Дьяченко жаловался, что надоели роли красивых и при этом никаких...
– Продюсеры боятся прогадать, взяв Александра Дьяченко на роль подонка: типаж не тот. Поэтому Макарова никогда не позовут на роль утонченного принца, а Костю Хабенского трудно себе представить бегающего с автоматом по скалам. Это не мода, а боязнь риска – подстраховка.
– Но ведь для актера это катастрофа!
– Мне грех жаловаться: я умудрился и с автоматом нарезвиться, и в любовных фильмах сняться, комедиях… Мне господь дал все, о чем я его попросил когда-то: все мои мечты сбылись.
– Об исторических ролях бога не просите?
– Я не люблю исторических романов – никогда мне не нравились плюмажи, перья и так далее. К тому же, там Саша Домогаров прочно занимает свое место, и дай ему бог здоровья.
– Меня поразила ваша фраза: «После бессонницы проблема номер один в XXI веке – одиночество». Вы боитесь одиночества?
– Да, как всякий нормальный человек.
– А сейчас модна теория о людях-синглах, которым хорошо с самим собой и больше никто не нужен – даже семья и дети.
– Мне жалко таких людей: самый близкий друг – компьютер. Очень легко в виртуальном пространстве представлять себя красивым, умным, всегда есть время на обдумывание ответа… Эти люди ущербны – онанисты.
– Слово «онанисты», с вашего позволения, я вырежу?
– Не надо – это мое мнение. Возможно, сейчас я оскорбляю большое интернет-сообщество. Я сам люблю иногда по Интернету полазить – посмотреть новости, ролики, похохотать над «Комеди»… Но после трех часов я оставляю компьютер и иду к людям. А когда это перерастает в патологию – человек проводит за компьютером 14 часов в сутки, от этого надо лечить. Такой человек никогда не создаст семью: он боится людей, социума, общества.
– Вы часто повторяете фразу: актеры – люди с навсегда ушибленным самолюбием. Как она может применяться относительно вас?
– В полной мере – в детстве недолюбили.
– Вы именно это имели в виду?
– Да. Отсюда и постоянное самоутверждение, жажда общественного признания… Детство дает отмашку на всю жизнь.
– Поэтому вам настолько дорога бабушка, что ради ее душевного выздоровления после смерти дочери вы согласились участвовать в «Ледниковом периоде»?
– Мне очень дорога бабушка – это единственный родной человек в России. Есть еще тетка – родная сестра матери, но она живет в Германии.
– «Люди, имея все, могут не иметь ничего», – тоже ваша фраза.
– Ни один человек в мире не может сказать, что он имеет все. Можно быть королем и при этом страдать от одиночества. Можно иметь миллионы и чувствовать себя глубоко несчастным. Я никогда не понимал людей, которые имеют миллиарды – мил-ли-ар-ды!!! – и все хапают, хапают, хапают… Я был в самарском детском доме – я сам вырос в интернате, так что… Это кошмар – и нам еще сказали, что это образцово-показательный детский дом. А они покупают 50-этажную яхту – ну 60-этажную еще купи!.. Дай ты денег детскому дому – будь человеком! Урод, присосался к нефтяной трубе, как клещ, уже разбух от миллиардов, но не даст никому ничего – не понимаю этого.
– А вам что нужно для счастья?
– Немного: честно намолотить денег, чтобы построить дом своей мечты – большой, светлый, просторный, с камином, сауной, спортзалом… И заселить его любимыми людьми: своей любимой девочкой, чтобы она нарожала мне детей, чтобы там бегали собаки, кошки, в саду висел гамак – у меня мещанские, приземленные мечты.
– Что вы, это так мило – я даже прослезилась, честное слово!
– Я о миллиардах не мечтаю – лишь бы меня любили моя девочка и мои дети: тогда и умирать спокойно можно. Вот это и есть мои мечты – говорю абсолютно искренне.
– Значит, ради своей девочки вы не пошли на популярные на Первом канале пиар-проекты, связанные с любовными романами? То страсть Лены Темниковой и Эдгара Запашного, то любовь в прямом эфире Алексея Ягудина и Вики Дайнеко…
– Ой, такая дешевка все это…
– Вы тоже могли составить отличный пиар-проект с Аней Семенович!
– Нет, я бы на это не пошел. У меня есть любимая – Настя Макеева, я ее люблю, надеюсь, и она меня любит, так что я не сделал бы ей больно. Да и самому противно.
– Правда, что вы ей колечко подарили?
– Правда.
– И что – прямо женитесь?
– Ну… (Замялся). В общем, подарил. Это было не обручальное кольцо, а подарок на день рождения. Покупая его, я представлял, как загорятся ее глаза – и они действительно загорелись. А потом на нас вышел глянцевый журнал, попросили сделать фотосессию… Я не хотел, а Настька говорит: «Давай, давай»… – «Ну, давай!» – и сделали.
– Вы говорите как настоящий романтик. А когда вы играли со своей мамой на одной сцене мужа и жену, вы говорили, что оба были напряжены, но вы первым пришли в себя: «…потому что я циник».
– Это профессиональный цинизм: на сцене ты абстрагируешься, и неважно, кто перед тобой – сестра, брат, мать… Люди пришли смотреть на хорошую игру, и ты должен демонстрировать профессионализм. Когда я играл царя Ирода в спектакле «Иисус Христос – суперзвезда», я выезжал на сцену с обнаженной девушкой на коленях. И меня мужики спрашивали: ну что там? Я отвечал: «Не знаю, я не вижу ее грудь – я вижу глаза». А в жизни я романтик.
– Вы говорили, что интереснее всего играть алкоголиков и умалишенных. А разве это не однобоко?
– Наоборот. Больной, ущербный, пьяный человек непредсказуем – именно этим он и интересен. Хороший человек предсказуем: он защитит, спасет и при этом красиво откинет челку со лба – сделает все так, как от него этого ждут.
– На съемочной площадке вы считаете должным подчиняться режиссеру, даже если она женщина. А в жизни вы насколько способны подчиниться женщине?
– (Смеется). А в жизни я охальник, бузотер и рукосуй. Я не люблю подчиняться. Со мной – как с маленьким ребенком: лаской и терпением, уговорами и поцелуями.
– Какие женщины вам нравятся – решительные и целеустремленные или слабые и беззащитные?
– Знаете, если ты полюбил женщину, у которой есть мужские черты характера, то ты будешь с ней жить, несмотря даже на то, что у нее усики растут. Настюха моя – женщина до мозга костей: в рассуждениях, поступках – абсолютная девчонка. И мне это очень нравится.
– И за это вы ее полюбили?
– Если честно, на тот момент, когда мы оказались вместе, мне было не до любви – у меня мать умирала. Наши отношения начались за неделю до смерти моей мамы. Просто Настя стала тем человеком, который подставил свое плечо и был рядом в самый тяжелый период моей жизни. Потом уже начались чувства: когда я вдруг однажды очнулся и увидел рядом ее шикарные глаза – вообще, роскошную женщину.
– Я очень боялась задевать тему Любови Полищук, потому что знаю, насколько вам тяжела эта тема… Желтая пресса много писала о ее болезни, и ни слова плохого я не прочитала – напротив, только добрые хорошие слова. Вы не хотели общаться – журналисты добывали информацию любыми путями. Не проще ли было просто встретиться с ними и самому рассказать всю правду, чем читать самые невероятные слухи?
– Понимаете… Я ведь тогда могу и в туалет ходить на глазах у всех... Есть предел. (Очень жестко, сжав кулаки). Больная лысая мать выходит на балкон покурить, а там какая-то сволочь сидит среди ветвей и поливает ее из фотоаппарата – есть предел, за который нельзя выходить. Нельзя снимать шикарную актрису, красивейшую женщину, которую вся страна любила, именно такой. Нельзя ее показывать беспомощной, немощной и лысой – это подло, за это надо рот рвать.
– Меняем тему – вы не сразу поступили в ГИТИС. Спустя годы, уже можете объективно сказать, почему вы не прошли конкурс? Если бы вы были членом комиссии, вы бы сами себя взяли?
– Я себя вообще никогда в театральный институт не взял бы. Я даже в монитор на съемках не смотрю – не люблю себя видеть на экране. Мне не нравится артист Макаров.
– Ого! Но из профессии, тем не менее, вы не уходите!
– Ну да, я же не хочу с голоду умереть! Мне надо семью кормить.
– Когда-то говорили, что популярность – это когда на тебя делают пародию. Сейчас говорят, что популярность – это когда тебя приглашают на программу «Сто вопросов взрослому». Вы бы хотели стать героем этой программы?
– Я с детьми в детдоме на днях разговаривал, они задавали мне вопросы, и это было приятно и легко. С детьми вообще легко – мне, во всяком случае. С ними нужно быть откровенным – дети фальшь чувствуют в одну секунду. Со взрослыми можно лукавить, и они этого не заметят. А детей не проведешь. Поэтому перед ними можно и даже нужно быть искренним и откровенным.
– А вы лукавите по жизни?
– (Смеется). Этим я зарабатываю себе на жизнь.
– Ну, это на сцене… А в жизни – вот со мной, в частности?
– В начале нашего разговора вы спросили, всегда ли я откровенен. Так вот, с журналистами, в основном, нет. Но вот с вами почему-то разоткровенничался.
– Большое спасибо вам за это.
