Олег Хандусь – журналист, прозаик, член Союза российских писателей. Лауреат Премии Андрея Платонова для молодых прозаиков (1989) и Литературного конкурса имени К. М. Нефедьева (2002) за цикл рассказов, опубликованных в журнале «Знамя» (16+). Красной нитью через всё творчество Олега Хандуся проходит тема войны в Афганистане. Человек с трудной судьбой и непростым характером, для пишущей молодёжи он стал наставником, вдохновляющим искать собственный путь.
Олег Хандусь родился и вырос в Магнитогорске. После окончания школы поступил в Магнитогорский горно-металлургический институт, в 1978 году был призван в армию. Служил в Германии, с 1979 года – в Афганистане. Был заместителем командира взвода, участвовал в боевых операциях, демобилизовался в звании сержанта. Устроился работать электросварщиком в листопрокатный цех Магнитогорского металлургического комбината. В 1984 году начал журналистскую деятельность в газете «Магнитогорский рабочий» (16+). Там же был опубликован рассказ «На марше» (16+), посвящённый событиям афганской войны.
С 1987 по 1988 год Олег Хандусь работал корреспондентом газеты «Магнитогорский металл» (16+), да и в последующие годы сотрудничал с «ММ».
С 1988 по 1993 учился на отделении прозы Литературного института имени Максима Горького. Первым из магнитогорцев был принят в Союз российских писателей – впоследствии, в 1997, именно Олег Анатольевич дал рекомендации Александру Ерофееву, Владимиру Некрасову, Николаю Якшину, Игорю Варламову и Вячеславу Пшеничникову, в 1998 сформировавшим региональное отделение Союза российских писателей в Магнитогорске.
Олег Хандусь вёл литературный семинар в лицее РАН, преподавал в Магнитогорском государственном педагогическом институте, работал в управлении образования городской администрации Магнитогорска.
Писать рассказы Хандусь начал ещё до армии, после демобилизации тема войны в Афганистане стала главной в его творчестве. Первый военный очерк «Он был мой лучший друг» (16+) был переиздан на болгарском и итальянском языках. Говорят, Олег Хандусь не любил мягкий знак в своей фамилии, считал его досадным недоразумением, случайно возникшим в предыдущих поколениях. Поэтому свои произведения иногда подписывал Хандус.
Одним из главных произведений Хандуся мог бы стать роман «Пацифистский крест» (16+), над которым писатель работал в последние месяцы. Книга, которая могла бы стать ключевой в его творчестве, осталась незавершённой. Где сейчас рукопись, неизвестно.
Об афганской войне Олег Анатольевич писал: «Меня убили в Афганистане, в 1980 году, – вот в чём беда. И ещё много раз потом убивали, не оставляя ни малейшего шанса на возвращение. Меня убили в Афганистане – я потом это понял. С войны живыми не возвращаются!»
Журналист «Магнитогорского рабочего», поэт, руководитель Магнитогорского литклуба Наталья Лопухова в 1990-е посещала семинары Олега Хандуся: «Ему было немногим за 30, но мне казалось, гораздо больше. Он научил меня очень важному: не надо никогда объяснять, что ты хотел сказать своим текстом. Что хотел сказать – уже должно быть в нём. Всё».
В 2000-е Наталья вела на «Радио России» (12+) цикл встреч с магнитогорскими писателями. Она приводит слова из письма Олега Хандуся в журнал «Знамя»: «Потерянное поколение – будто изъятые из обращения деньги; их участь недолгая; они живут странной жизнью, их не выбрасывают – как будто бы жалко, но они перестают ходить по рукам, живут спокойно и тихо в своих потаённых местах, словно память, не имея ни ценности, ни более или менее определённого предназначения... Однажды лишь случайно возникают на свет, когда беспокойно ищется нечто другое и важное, пропавшее вдруг, – и тут возникают они, вышедшие из обращения деньги, между пожелтевшими страницами книги».
Наталья Лопухова вспоминает: «Незадолго до его смерти я спрашивала про то, как будет развиваться магнитогорская литература, а он мне отвечал: «Наташа, пойми, это никому не нужно... Нас не услышат, мы погибнем все смертью храбрых». Эти слова оказались пророческими».
И всё-таки хочется верить, что рукописи не горят, а творцы не умирают. «ММ» неоднократно публиковал военную прозу Олега Хандуся. Давайте в преддверии юбилея писателя вспомним его «невоенный» рассказ – о надежде и пути к возрождению.
Олег Хандусь
Камилла
Три дня над городом висела жара. Всякий раз казалось, день кончится дождём, но дождя не было, раскалённый воздух мутнел и чуть остывал к ночи. С утра снова вспыхивало солнце, под его горячими лучами до темноты сновали люди, то ли их силуэты вместе с клубами городской пыли.
В детстве я был у моря. Совсем маленький и ничего не понимал. И теперь не помню, какое оно, и не смогу описать словами. Но огромное, живое впечатление осталось на всю жизнь, в эти знойные дни оно обострилось, душа потянулась к морю, – я заболел, и сумасшедшие снежные грёзы не оставляли меня даже днём: я пополз к морю.
Мои колени, ладони уперлись в шершавую поверхность асфальта. От усталости я едва передвигал ими. Они сбились до крови. К ранам прилипали всякие окурки и фантики, края незаживающих ссадин обросли коростой, но я полз к морю.
Мне было плохо. Отрывая взгляд от пыльного зерна асфальта, я тянулся ладонью к солнцу – умолял, чтобы жгло оно не так сильно. Но солнце не слышало, а небо было выцветшим и без единого облачка.
Тогда, отупело роняя голову, я исподлобья бросался взглядом вперёд и тянулся за ним, навстречу мелькающему потоку ног... Вот-вот раздавят они! Стоит одной лишь подошве коснуться – и тут же, вслед за ней, надвинется армада босоножек и башмаков. Навалится, расплющит, размозжит – и тело превратится в сухую тряпку.
Мелькали ноги и руки, колыхались зады и туловища. Я пытался остановить их, обращаясь глазами к лицам прохожих: говорил, что ползу к морю... Они не слышали, не замечали и обходили стороной, и лица их были спокойны и уверенны.
В стороне оставались газоны со свежей травой, я мог бы ползти по ним – там легче, прохладнее, нет мусора и ног. Перебраться туда вовсе не трудно, надо только преодолеть невысокий забор. Но я и не пытался этого делать, опасаясь расслабиться в зелени травы и остаться там навсегда: мне нужно к морю.
Порой от усталости всё в глазах расплывалось – застилалось пеленой, – я забывал, куда и зачем я ползу. Приходилось останавливаться и отдыхать. Но, как только пелена растворялась, я озирался и готовился продолжить мой путь.
Вот тогда-то я и увидел цветок, он лежал как раз возле правой ладони. Я поднял и посмотрел на него.
Растение вынули из воды и бросили на дорогу. Оно уже долго лежит: краешки лепестков повяли, зелёный стебель в пыли, его касались подошвы прохожих... Но ведь сам бутон хранит запах свежести!
– Роза... – прошептал я.
– Нет, я Камилла! – ответил цветок. – Ты взял меня, а я погибала, теперь я впитываю влагу твоих ладоней.
– Это не влага, кровь.
– Теперь всё равно, теперь я буду моложе!.. А ты устал, тебе бы отдохнуть и полечить твои раны... Вот уже ночь, отнеси меня к дому.
И я послушно понес её к дому.
Там, где она жила, было пусто и – холодные гладкие стены. И из стороны в сторону шныряли сквозняки, хоть и окна и дверь были заперты; и казалось, буря только начинается.
Меня знобило. Прижав Камиллу к груди, я свернулся калачиком в ласковом розовом одеяле. Стало тепло и спокойно: мы нашли, мы нужны, мы греем друг друга...
Промозглые ветры разгулялись по комнате. Стены превратились в необъятные экраны с прописными моралями. Они угрожали, тревожили. Но нас было двое, мы познавали друг друга, прижимаясь, увлеклись близостью и забыли про ветры и стены. Мы будто летели, а что там внизу – пусть хоть конец света!
Послышался шелест волн: неужели?.. Сомнений нет – в лицо пахнул лёгкий бриз, – я стоял на берегу и смотрел в море: бесконечное, сильное, синее... Я дышал им, и ветер усиливался. Волны накатывались, устрашающе надвигались и покорно растекались под моими ногами. Я захлёбывался порывами ветра, кричал: «Моей борьбе и безумству нет предела!» Камилла трепетала, вцепившись колючками в грудь... Я рванулся к морю, лавина обрушилась и захлестнула нас.
Когда буря стихла, Камилла стала совсем молодой. Лепестки её расправились, расцвели, – они походили на губы девушки, тронутые первым в жизни поцелуем.
А мне надо было идти: я отдохнул, и раны мои затянулись. Я не знал куда, ведь море я нашёл, но нужно было идти, и я ушёл. И вот я брёл по пыльным тротуарам... Потом пошёл дождь.
