Она тонко чувствовала время и знала, что интересно читателям, будь то родной город и его первостроители, история и легенды народов, живущих на Южном Урале или общечеловеческие ценности.
Наверное, не каждому писателю дано писать так, как могла Нина Георгиевна: без языковых излишеств – простым, понятным, доступным каждому языком, но при этом тонко, чутко, изысканно. Писала, как дышала, но потом могла оттачивать стихи, возвращаясь к каждой строке, что-то вымарывая, заменяя. И даже насмешка над своей работой под названием «Графоманское» не оставляет ни малейшего шанса на сомнение в профессионализме и высоком даре свыше:
Сижу за столом
И пером пустоту сотрясаю.
Снежинки летят за стеклом,
Над окном зависая.
На белые крыши
Взираю и тихо балдею:
Какую бы выжать
Из мокрого снега идею?
В какую метафору
Эти осадки затискать
И строфы картавые
Выдать за Божию искру?
Измараны горы,
Бумага от срама краснеет.
Пойти бы в лифтёры!
Полезней оно и честнее…
Конечно, можно долго говорить о её образованности, о ней, как педагоге, музыканте, мастере слова. Но почему-то именно сегодня, в день её смерти захотелось с грустной улыбкой вспомнить, насколько лёгким, добрым человеком она была, как тянулись к ней люди. И немалой заслугой в том было её тонкое чувство юмора, иногда саркастическое, если нужно было подтрунить над несовершенством бытия. Никогда Нина Георгиевна не надевала на себя корону профи, хотя заслуживала её, а вот посмеяться над самой собой могла от души. Смерть не ждала и не звала – иначе не родились бы эти строки:
Жизнь моя последний график
Чертит с неба на траву.
Ну а я тот график на фиг!
И, как видите, – живу!
Баба Нина, как её звали многие – и не только родные, ушла морозным снежным днём. Без надрыва и криков, хотя болела сильно. С улыбкой на губах и тёплым взглядом, который достался близким, что были рядом до последнего её вздоха. Помним и любим.