Проститься не удалось: метров за двадцать полковник КГБ меня отодвинул...
Не будем брать во внимание политическую составляющую тех похорон. Но впечатление от многомиллионной очереди к умершему Сталину мне вспомнилось, когда я видел, как магнитогорцы стекались на похороны Ромазана. Без призывов и понуканий весь город пришёл проститься с ним: он был поистине народным героем.
Мне он запомнился как человек неуёмной энергии. При первой встрече потребовал: "Проведи по печи", к обер-мастерам: "Покажите, как с лёткой управляетесь".
И людей оценивал по профессиональным качествам, не примешивая личное. Были у нас с ним профессиональные споры, на которые всегда найдутся любители подогреть ситуацию. Но когда прощались перед моей командировкой на Кубу, - в безвыездное советское время такая поездка расценивалась как знак высокого доверия и поощрения, - он мне сказал: "Рад за тебя. Ты заслужил". А когда вернулся из командировки, никаких трений не было: работа есть работа, для Ромазана она была главным мерилом человеческих отношений. При этом он отнюдь не был мягкотелым, ужесточил дисциплину. Она была одной из составляющих знаменитых комбинатских рекордов. Двухванная 35-я мартеновская печь при норме двенадцать плавок в сутки стала давать восемнадцать. А на предварительных "рекордных сутках", когда мы устроили проверку её предельных возможностей, - все тридцать. Именно в пору тех рекордов родилась практика: сегодня рекорд - завтра норма. Вместо миллиона двухсот тысяч тонн в год печь стала стала давать миллион семьсот в течение нескольких лет. В сознании металлургов все эти рекорды-нормы навсегда связаны с личностью Ромазана. Кстати, он в составе группы авторов этих рекордов получил Государственную премию СССР.
