ОН ОЧЕНЬ НЕОБЫЧЕН: поет, казалось бы, шансон, но очень мелодичный. Или, казалось бы, рок, но очень мягкий, с красивыми словами.
Одно только его «Боже, какой пустяк», исполненный когда-то Александром Ивановым, чего стоит! И человек он многогранный: во всяком случае, когда Трофим приезжал в Магнитогорск пару лет назад в составе участников «Автопробега», все мои интервьюеры – Виктор Салтыков, Валерий Сюткин и Александр Иванов – отзывались о нем как об исключительно преданном друге, талантливейшем музыканте и просто хорошем человеке. Да и продажи билетов – почти весь зал ДКМ имени С. Орджоникидзе – не оставили сомнений в моем желании поговорить с Сергеем Трофимовым – это его настоящее имя.
Концерт Трофима устроили ребята из рекламного агентства «Тоника» и лэйбла «Дэнс-активность». И снова убедилась, как приятно работать с этими ребятами: раз сказали, что интервью будет, – значит, оно будет, и никаких капризов звезды не последует, потому что договориться умеют – но это так, к слову.
А что Трофим творил с залом! Слушатели стояли на ушах. Вторая половина концерта почти вся прошла при стоящем зале: зрители танцевали, хлопали и пели с блаженным выражением на лицах. А потом не отпускали его, требуя на бис, – и получили его, и пели, опять же, всем залом. И я, не фанатка его творчества, была под большим впечатлением. Потом было интервью.
Он оказался очень немногословным, особенно, что касается разговора о нем самом – даже производил впечатление немного высокомерного маэстро. Но потом я поняла: он просто подшучивает надо мной. А на мой витиеватый комплимент о том, что он сделал из солидной публики в зале настоящих детей, он просто сказал, что взрослые – они и есть дети, только большие. А вот когда беседа касалась серьезных тем, он становился куда более разговорчивым.
– В вашей профессиональной биографии я очень удивилась резким сменам имиджа. Начнем с того, что вы, дипломант XII Всемирного фестиваля молодежи в Москве, через год после получения столь высокого звания идете работать в ресторан – ну, это еще можно понять: деньги. Но дальше: начали карьеру в качестве рок-барда, а через год пошли служить певчим в церковь…
– А что, по-моему, все вполне логично и последовательно – так сказать, ипостаси одной идеи.
– Ну, найдите мне связь церковного песнопения и рок-творчества.
– Церковное песнопение, а именно русский знаменный распев, по своей эстетике очень близок к року: суровый – в нем даже что-то готическое есть. А разве не это проповедует настоящий мужской рок? Вообще, жалко, конечно, что у нас в стране его не культивируют – я бы прямо фестивали проводил знаменного распева.
– Думаю, шансы у вас есть, потому что во время похорон Ельцина мы слышали много церковных песнопений и убедились в красоте мелодики православных молитв.
– Ну что вы! По сравнению со знаменным распевом это – попса. Знаменный распев – унисонный хорал, который исполняют только мужчины: поют в октаву, по стопицам, опевая каждую ноту – в общем, долго объяснять, но это очень красиво.
– Правда ли, что вы сотрудничали с группой «Ласковый май»?
– Нет, мы просто вместе участвовали в одних гастролях: они были в самом расцвете, я играл в первом отделении, а они – во втором.
– То есть получается, что вы, профессионал с большой буквы, были на разогреве у безголосых парнишек?
– (Смеется). Получается, так. Я еще был на разогреве группы «Мираж», с Жанной Агузаровой ездил, когда она была уже в сольном полете. И знаете, как хорошо меня их публика принимала! Так что, когда меня спрашивают, какая публика мне больше нравится, я отвечаю: всякая.
– Ваш первый альбом назывался «Аристократия помойки». Видимо, вам так понравилось это название, что несколько последующих своих дисков вы выпустили под тем же именем, просто пронумеровав их: часть вторая, третья и так далее. Вы что-то важное вкладывали в это сочетание?
– К сожалению, такова, по моему мнению, ментальность русского человека со времен Ивана Грозного. Раньше вожди на Руси проверялись доблестью: чтобы стать князем, человек из аристократии должен был убить тура. Тура загоняли на князя, который ждал его с рогатиной и ножом: рогатиной он как бы подцеплял тура, а сам подныривал под него и убивал ножом в сердце. Это была настоящая охотничья доблесть – и, надо сказать, далеко не все на нее решались, потому что тут либо князь – тура, либо тур – князя, третьего не дано. Таким образом человек как бы доказывал свое право быть аристократом, князем. А после некоторых событий в нашей стране – сначала февральских, потом октябрьских, потом чистки тридцать седьмого – к сожалению, правящей верхушкой у нас оказались… Ну, ладно сам Сталин – он хотя бы был семинаристом, хоть что-то соображал, патриархию вернул в Россию, а все остальные-то… Один – недоучившийся колхозник, второй – его ставленник, совершенно непонятный человек, третий – комбайнер, четвертый – прораб… У нас существует ошибочное мнение, что эти люди делали эпоху. На самом деле эпоха делала их. Потому что от них толком-то ничего и не зависело – только, может, Никита Сергеевич почудил слегка, но его тоже осадили. И, к сожалению, эта ментальность люмпен-пролетариата у нас сохранилась до сих пор. Вот об этом я и спел.
– Можно в связи с этим актуальный нынче вопрос: как вы относитесь к эпохе Ельцина?
– О мертвых – сами знаете: либо хорошо, либо никак.
– Я вас поняла. Судя по вашим словам, вы интересуетесь политикой. Тем не менее, на концерте сказали, что очень переживали за Александра Розенбаума, который «пошел» в депутаты, и думаете, что творческому человеку там делать нечего.
– Абсолютно верно. Я отнесся к этому как к непонятной наивности с его стороны.
– А кто, по-вашему, должен заниматься политикой?
– Профессионалы.
– В нашей стране на политиков, насколько я знаю, не учат.
– К сожалению, не учат, а вот в остальном мире это профессия. В России ситуация прямо по-ленински сложилась: государством правят кухарки и старшие научные сотрудники, чего-то нахватавшиеся по верхам. Политикой должны заниматься профессионалы, как, собственно, и любым другим делом. А это государство, я думаю, непрофессионализм и погубит.
– Боюсь вас обидеть, но не могу не продолжить, уж если вы так хорошо разбираетесь в профессионалах. Как вам, действительно хорошему музыканту, было не заметить, что девочки, с которыми вы работали на заре девяностых, не имели таланта! И Каролина со своим «Мама, все о`кей», и Алла Горбачева, и Елена Панурова… Вы же им писали песни!
– Да, я видел это. Те времена были тяжелыми – это был вопрос денег, когда мне приходилось работать не на себя, а на других. А во-вторых, мне, как музыкальному продюсеру, было интересно создать образ, дать материал, который поможет им раскрыться. И ты, тогда еще молодой композитор, понимаешь, что чего-то стоишь в этом плане. И потом, Алла Горбачева хоть петь умела – с ней было интересно. А вот Лена Панурова была вообще «никакая», и все же получился интересный проект. Поэтому я к политтехнологам отношусь с большим уважением: они умеют из никого сделать политика!
– Получается, что вы дали девочкам настолько благодатный музыкальный материал, что они достаточно ярко заявили о себе, а потом, когда вы оставили их, они погасли.
– (Смеется). Наверное, плюс беременность.
– Вернемся к политике: чем обоснованы ваш интерес к ней и, тем не менее, нежелание в этом участвовать – кроме того, что вы непрофессионал?
– Мне очень небезразлична Россия. Но не государство, а мегакосмос, который называется Святой Русью. Это разные вещи, и содержание их очень разное. К сожалению, все больше Святая Русь сегодня зависит от государства, в котором мы находимся. Я почему-то думаю, что мы сейчас переживаем эпоху, после которой Русь Святая как таковая вообще перестанет существовать.
– А вот социологи и политологи, напротив, считают, что Россия сейчас только зарождается, чтобы потом заявить о себе миру…
– Дай бог. Но у меня пока ощущения другие. Знаете, когда все вокруг пели гимны типа: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью...», Булгаков почему-то пребывал в унынии – предвидел, что будет дальше.
– А себе вы какое место уделяете в бытии, которое вас окружает?
– Я художник, пока еще не зависящий от политического истеблишмента. И хотелось бы оставаться таким максимально долго.
– Игорь Николаев сказал мне, что больше никого не будет продюсировать, потому что «артист Игорь Николаев – единственный работник, который полностью устраивает продюсера Игоря Николаева». Вы поэтому сейчас ни с кем не сотрудничаете?
– Просто времени нет. Мне очень нравится, как поет Зара, выпускница шестой «Фабрики», Ирина Ортман – участница группы «Тутси», у меня на примете есть обалденная рэповая команда, которую нужно немного направить в музыкальном плане…
– Это хорошо или плохо, когда у артиста нет свободного времени? Ведь это значит, что артист востребован…
– Плохо, потому что нет времени на творчество. Я не согласен с советскими классиками в том, что художник должен быть голодным, писать в нищей хибаре с бутылкой водки и истеричкой женой. Мне кажется, творить нужно в состоянии благополучия.
– Благополучия, как вы сказали, с красавицей женой и сыном Ванюхой?
– Ага.
– И – продолжение фразы: кризисом среднего возраста за плечами? В чем выражался этот кризис?
– (Смеется). Все мои друзья только и говорили, что о своем кризисе среднего возраста – ну, и я начал его ждать. Ждал-ждал, средний возраст уж на исходе, а кризиса все нет – видать, за гастролями его прозевал.
– Каким должен стать шоу-бизнес, чтобы вам в нем легко жилось и творилось? И каким бы видели себя в нем вы?
– Если можно, про шоу-бизнес я ничего говорить не буду. А вот себя я через годы хотел бы видеть серьезным литератором-прозаиком.
– По-моему, у вас талант к поэзии, тем более это трудно, а значит, престижно…
– Нет, я буду писать прозу, потому что вижу, как народ соскучился по серьезной литературе, глубокому чтению, вдумчивым, освещающим со всей серьезностью нашу жизнь книгам.
– А любовь в ваших книгах будет?
– Да, но тоже серьезная, духовная и без постельных сцен.
– Я в этом и не сомневалась. Дай вам бог.
– Спасибо вам.
