Его сердце остановилось на сцене Челябинской филармонии во время исполнения сложнейшего и интереснейшего произведения – кантаты Стравинского «Свадебка», творческой вершины и мечты, подвластной лишь исключительным творческим личностям и высокопрофессиональным хоровым коллективам. Владимир Галицкий одолел эту вершину, хоть и «не допел, не долюбил, не дострадал».
Широкая публика Магнитки познакомилась с творчеством Владимира Галицкого осенью 2002 года, когда на сцене драмтеатра имени А. Пушкина с блеском прошли спектакли мюзикла «Человек из Ламанчи». В оркестровой яме у дирижерского пульта в течение двух месяцев творил буквально чудо со своим оркестром из студентов консерватории, органично вписывавшегося в сценическое действо, красивый человек с одухотворенным благородным лицом философа и гуманиста, борца и жизнелюба. И многие зрители: профессиональные музыканты и любители – с первых же мощных вступительных аккордов либо поняли, либо почувствовали подспудно, душой, что главный герой этого спектакля – музыка и ее талантливый интерпретатор и проводник к душам зрителей (слушателей?) – человек во фраке с дирижерской палочкой.
Галицкий – «богом поцелованный человек», влюбился в черно-белую клавиатуру рояля с первого взгляда в каком-то детском клубе, куда за неимением собственного инструмента ходила заниматься его старшая сестра. И когда Ира играла что-то в ля-миноре, комок подступал к горлу, и на глазах мальчика наворачивались слезы. Два года назад Владимир Петрович прочитал мне созвучные его душе строки любимого поэта: «Не бойся слез души. Они дороже влаги, что льется из глазниц, а сердце не тревожит. Чтоб равнодушным жить, не нужно и отваги. Тот холоден и мертв, кто плакать уж не может». Музыкальным педагогам Галицкого не пришлось «ставить пальчики» своему ученику – ему все было дано от природы: пластика, слух и даже техника. В Уфимской консерватории у него за пять лет с педагогом по специальности был всего один(!) урок.
Коллега и друг Владимира Галицкого проректор МаГК, профессор, заслуженный работник культуры России Надежда Федотова: «Магнитке повезло, что талант, искусство Галицкого в свое время остались в нашем городе. Но повезло ли Галицкому? Окажись он в Москве, Ленинграде, его имя гремело бы и в стране, и за рубежом – его «лауреатский» уровень был бесспорен. Его преждевременный уход для Магнитки – потеря невосполнимая. Даже учитывая, что его талант и работоспособность здесь были не до конца востребованы и оценены по достоинству».
Владимир Галицкий был блестящим пианистом, с тонким пониманием стилистики авторов, исполняющий самые сложные произведения зарубежной и отечественной классики и особо чтимого им Рахманинова. Был выдающимся концертмейстером профессиональных хоровых коллективов, в первую очередь – Государственной хоровой капеллы имени С. Эйдинова, в чьих триумфальных концертах – талант и божья искра Владимира Галицкого. Не будет хватать его творческого «соучастия» в различных конкурсах и на госэкзаменах хоровиков и инструменталистов консерватории, которых он неизменно зажигал своей любовью и глубоким пониманием музыки. И будем еще долго вспоминать, что музыканты – исполнители самого высокого уровня – с легким сердцем ехали в Магнитку на гастроли, зная, что у нас, в металлургическом городе, есть пианист Владимир Галицкий, играть с которым почиталось за честь.
Постановка мюзикла «Человек из Ламанчи» была очередной яркой творческой высотой Владимира Галицкого и триумфом громадной коллективной работы, радостной удовлетворенностью и гордостью за студентов консерватории, составляющих костяк участников спектакля, по сути, проявивших себя зрелыми профессионалами.
Но после заключительного спектакля на магнитогорской сцене чиновники от искусства запретили Галицкому вывести «на поклоны» оркестр, который блестяще отыграл полсотни спектаклей «в яме» и получил за это буквально копейки. И только по требованию зала оркестр под бурные овации вышел к зрителям.
У каждого таланта есть не только поклонники, но и завистники. История Моцарта и Сальери, надрезанные струны Паганини… У Галицкого на последнем спектакле «Человека из Ламанчи», когда он выходил на поклоны, украли с дирижерского пульта партитуру. Тогда я спросил Владимира, не ощущает ли он себя Дон Кихотом?
– Не знаю, – ответил маэстро. – Дон Кихот любил и прощал людей. А я – не могу. Я еще не стал мудрым, потому что не могу быть снисходительным. Я вижу человеческие слабости, но еще не прощаю их. И, наверное, уже перестал бороться с «ветряными мельницами» – бесполезно. Может, это такой период в моей жизни наступил: полжизни я был романтиком, но жизнь, к сожалению, отрезвляет каждый день. Настоящая жизнь – это то, что творится в искусстве. То, что творится в жизни, для меня – беда.
И все-таки он был Дон Кихотом и боролся со своими многочисленными «ветряными мельницами». И уйдя в одночасье без слова, простил нас, оставшихся. Он боготворил, глубоко понимал и блестяще исполнял Рахманинова, с которым, похоже, и покинул сей мир: он был уже двое суток в коме, казалось, мозг уже умер, но когда Владимиру Галицкому надели наушники и включили Второй концерт для фортепиано с оркестром, его сердце отозвалось, отреагировав на мониторе осциллографа.
…Как-то у нас с Владимиром Галицким зашел разговор о С. Эйдинове, которого смерть застала за дирижерским пультом во время гастролей. «Прекрасная смерть, – сказал он. – Мне бы такую…» Заставил его постучать по дереву, сплюнуть через плечо, мол, накаркаешь еще. А он и не собирался умирать, хотел и любил жить. Но столько уж, видимо, ему было отмерено красивой, беспокойной и многотрудной жизни – черно-белой, как клавиши рояля…
