В музыкальную школу родители привели его силой - надо же ребенку чем-то заниматься вместо шатания по улицам. Сначала был баян, потом - уже в музыкальном училище - хоровое дирижирование и лишь затем вокал - это уже когда Роман Муравицкий уехал из родного Иркутска в Москву.
Петь оказалось легче и приятнее всего - сегодня он солист Большого театра. Есть и другое объяснение любви к пению: его тезка - преподобный Роман Сладкопевец, покровитель артистов и певцов. Родился Роман Муравицкий в кузбасском поселке Северобайкальск, а учился в Иркутске. Кстати, общее фортепиано у Романа вела мама Дениса Мацуева. Как и знаменитый пианист, Роман считает, что сибиряки настолько уникальны, что их пора выделить в отдельную нацию. В Магнитогорск приехал на фестиваль "Вива опера!", чтобы петь Хозе в "Кармен" - очень значимой для певца опере.
- Это была первая опера, с которой вышел на сцену. Дело было в Иркутске, и был я в составе хора, - говорит Роман.
- Теперь выросли до главной партии. Да еще в главном оперном театре страны, в штат которого попали через год работы по контракту. Вы счастливчик!
- Можно сказать, да. У меня отличная память: пару раз сыграл произведение - и уже знаю его наизусть. Так что занимался всего двадцать минут в день. В пении, конечно, ими не обойдешься, но сказать, что сутками ору, не могу. Сегодня не распеваюсь перед сценой - разговор с вами и есть распевка: голосовые связки профессионального певца сразу настроены на работу. Как неправильным считаю и то, что музыкант должен быть постоянно в работе: вышел на сцену - будь звездой, если так решит публика. Ушел со сцены - будь обычным человеком, семьянином, другом… И за обедом думаю о том, какие вкусные жена приготовила котлеты, а не о том, как буду вечером петь того же Хозе.
- Кстати, его вы впервые спели на сцене столичного театра Немировича-Данченко, откуда, собственно, и перебрались в Большой. Что - ниже уровень?
- Нисколько. Просто, если певец скажет, что не хочет петь в Большом, он соврет. В начале 2000-х в театре Станиславского и Немировича-Данченко была хорошая труппа - пожалуй, даже сильнее, чем в Большом. Молодежь влилась в костяк, и нам позволили работать наравне со всеми. Помню, возмущался, когда узнал, что я, зеленый пацан, получаю столько же, сколько народный артист: мне казалось это несправедливым.
- Мечта спеть Отелло осуществилась?
- Да, весной буду петь его в Нижнем Новгороде на русском языке. В Большом его, к сожалению, не ставят. Хочется, конечно, спеть его в Италии, Германии - но туда русских по большей части зовут на русский репертуар. Зато в Италии познакомился с внучкой Пуччини - после первого акта одной из его опер. Ощущение, конечно, фантастическое.
- Вы пели в "Летучем голландце" Вагнера. Вас можно считать вагнеровским певцом, одолевшим школу пения по-немецки?
- Да глупости это! Вопреки мнению, что петь по-немецки вредно, утверждаю: это как раз полезно, и я бы советовал молодежи распевать себя именно на немецкой классике. При правильном воспроизведении немецкий язык хорошо организует работу дыхательной системы, связок, грудных резонаторов. Кстати, русские певцы тем и ценятся в мире, что они многогранны - могут петь все, в том числе и Вагнера.
- То, что в Италии хорошая вокальная школа - тоже стереотип?
- Сейчас уже да. Нет там хорошей школы. А вот климат действительно благоприятен для певцов, поскольку голос любит тепло и влажность. Ведущие советские вокалисты - Барцева, Собинов - имели дачи на Лазурном Берегу и зимовали там. Певицы-студентки же баловали свое горло постоянными стирками вручную, создавая тем самым влажный климат (смеется).
- Быть в штате Большого театра - это скорее статусно, нежели денежно и стабильно. Выгоднее же как раз ни от кого не зависеть…
- Да, если бы я жил в Европе и имел парочку хороших агентов. У нас нет этого института, и Большой отчасти заменяет продюсеров, поскольку делает тебе имя. Но вы правы насчет денег.
- Думала, вы начнете о патриотизме…
- Я люблю сцену Большого. Выходить на нее. Но… как бы объяснить… Я видел многих людей, обиженных на Большой, и по праву - их несправедливо увольняли, забывали. Атлантов заявил, что больше не переступит порог Большого, и, несмотря на то, что люди, обидевшие его, там не работают, он этого и не сделал. Я не хочу таких разочарований. Для меня Большой театр - это, безусловно, храм, великое место, но всего лишь работа, а не дом и уж тем более - не семья.
- А вы в принципе космополит или патриот?
- Не думал об этом, хотя работать мне нравится в России, и дело не в публике - с ней можно договориться посредством пения, игры... Бывает, сидит человек в первом ряду и спит - и мне важно расшевелить именно его. Получается - для меня это счастье. В Финляндии люди холодные, ровные, но в финале взрываются аплодисментами, а французы, напротив, более открыты - реагируют с первой ноты. У нас сложнее, потому что львиная доля публики не знает сути оперы, на которую пришла. Впрочем, тот же Станиславский на вопрос: "Как будем петь перед рабочими по-итальянски, если они не понимают?" - отвечал: "А вы, батенька, пойте так, чтобы они поняли".
- Так почему Россия?
- Нравится слышать родную речь за кулисами. Нравится… не знаю - все нравится. Мне тут вкусно - не могу иначе объяснить. И еще нравится время, в котором мы живем. Космической скорости развитие технологий - это же потрясающе! Можешь очутиться на другом конце света ровно через мгновение, пока загружается компьютер. Хотя как для артиста здесь есть обратная сторона медали: куда бы ни приехал, меня уже знают - уже послушали. А я по сути авантюрист - мне интересна сиюминутность, которая исчезает, когда знаешь, чего ждать от человека.
- Многие классические певцы, напротив, говорят, что они люди не того времени, в каком живут, а того, о чем поют.
- Кстати, не факт, что они состоялись бы в то время как артисты. Тогда музыкой занимались исключительно люди богатые, впрочем, и сейчас искусство не дает больших заработков. Даже за границей гонорары значительно упали после кризиса.
- Вы верите фразе Ленина, что искусство принадлежит народу?
- Да. Интересно, когда человек впервые приходит по моему приглашению в театр и становится любителем, а потом и знатоком оперы. И однозначно не нравится петь перед жующими бизнесменами на корпоративах - хотя, чего греха таить, приходится делать и это.
- Ну, к ним уважение хотя бы в том, что под коньячок они заказывают оперу, а не "камеди клаб"…
- Эээ… Иногда приходится работать и с "Блестящими", и с тем же "камеди". А на ваш вопрос: кому принадлежит искусство? - могу ответить: тому, кто интересуется. Мой тесть был далек от оперы настолько, что не пускал свою дочь - мою жену - в музыку. Но она через юридический и педагогический институты стала-таки певицей. Предложил ему: приходите на оперу. Тесть в ответ: я уже был в 80-х, там тенор минуту выходил на сцену, минуту откашливался, полминуты пел и потом пять минут уходил. Но я настоял - он пришел и теперь ходит постоянно сам и водит младшую дочь.
- Глупо спрашивать, в каких странах вы, солист Большого театра, еще не были?
- В Южной Америке, Новой Зеландии, Австралии… Переведу тему. Мой друг, музыкальный директор, много ездил по заграницам и безошибочно определяет русских и японцев: только они фотографируют не достопримечательности, а себя на их фоне.
- Вас узнают на улице?
- Оперных певцов узнают достаточно редко. Так что я, слава богу, спокойно езжу в метро. Но была пара интересных случаев. Однажды после спектакля в метро подошли две девушки и, удостоверившись, что именно я сейчас пел в "Тоске", с презрением сказали: "Мы вас ненавидим - вы девушку обманули, бросили, и она из-за вас погибла. Если вы это сделали на сцене, то и в жизни можете". Развернулись - и гордо пошли, а я подумал: они даже не представляют, какой комплимент сделали моему актерскому мастерству! Другая, увидев меня в метро, выдохнула: "Как вы меня разочаровали! Я-то думала, что артисты - небожители, которые ездят на лимузинах и после спектаклей ходят в рестораны" (смеется).
