Октябрьским солнечным утром я торопился в благотворительный фонд "Металлург": надо было пройти регистрацию и встретиться с другом. Навстречу шли ветераны комбината и заранее предупреждали: "Тебя Саня Павлов ждёт". Я ещё не знал, что иду на последнюю встречу с Александром: через неделю его не стало.
С ним я заходил на огонёк к историку и краеведу, ветерану войны Владимиру Баканову. В энциклопедии "Магнитогорск" о Павлове написал как раз Владимир Петрович. У нас не раз бывали посиделки в изостудии металлургов. И сам Саша неплохо владел кистью, к примеру, сделал акварелью автопортрет. Нам было уютно и легко в студии маститого художника Фёдора Разина. Не тесно в маленьких квартирках актёра, поэта и композитора Виталия Титова и легендарной поэтессы, общей нашей наставницы Нины Кондратковской. Парились в баньке третьего листопрокатного цеха, где хозяйствовал его друг, есаул Оренбургского казачьего войска. А Саша был подъесаулом, и казаки наградили его памятным серебряным крестом и шашкой - она хранится у его дочери. Однажды оказались на вечёрке в шумной семье станичников Магнитной. Нигде не встречал такого радушного столпотворения и такой кучи детской обуви в прихожей.
Лучше всего было у его мамы Веры Антоновны. Великим книжником и сильным поэтом он стал благодаря ей - таково признание самого Александра Борисовича. Странно: за нашими нечастыми застольями не было сплетен: вспоминали, советовались, шутили, засиживались допоздна, засыпали рядом. Утром, как водится, были готовы к труду и обороне - получали неизбежный нагоняй от жён. Но этот нормально: что бы жёны понимали в нашей мужской солидарности?
Короче, круг его общения был очень широк и многолик, везде были рады ему, но ни разу и нигде не довелось увидеть в нём штрихов напыщенности или самолюбования. А мог бы напустить на себя многозначительность уже хотя бы потому, что имел престижные награды за творчество, был членом-корреспондентом Академии литературы РФ.
Мы могли зимним вечером пройтись от Завенягина почти до вокзала за разговором, бывали в садах друг у друга. Правда, в моём было лучше: он не такой ухоженный, как у Саши, но зато добрую стопку можно было заедать свежесорванным зелёным лучком. В Сашином саду такой кайф не проходил, поскольку он привозил меня на машине. Водила из него был прости господи, но как старательно он вёл авто и каким был гордым. Не помню, чтобы он так гордился своими книгами. А вот как он ровненько побелил стволы яблонь - это да!
Ремонт в доме он делал сам, добротно, по-хозяйски, со вкусом. И всегда в его доме проживали либо кот, либо собака. Лучшие куски отправлялись им в чашку. Разумеется, его кот - поверьте, самый обычный с виду - был лучше всех на свете. Одно время жил-поживал в его доме ротвейлер. Признавал только хозяина, заглядывал в глаза только ему. Пёс ходил гулять сам и исчез. Спустя время Борисыч напишет: "Устал от поиска идей,/ что обещают свет во мраке…/ Чем лучше узнаю людей -/ тем больше нравятся собаки".
Саша часами мог сидеть за рукописями, сгоняя утомление перекурами. Нередко я заставал его, когда он сосредоточенно трудился над рифмами. Заглянешь мельком в листок и видишь: часть слов выстроилась в четверостишья, остальные он подбирает. Сразу понимал: кто-то обратился с просьбой о поздравлении. Соваться с вознаграждениями не смели: он бескорыстно выполнял просьбы. В моей семье хранятся его стихи на свадьбу дочери, на юбилей жены. Я глупо сердился: разве можно использовать талант на "поделки"? Сейчас так не думаю.
Однажды был вьюжный день, я провожал Сашу и спросил: "Ты что, так же вымучиваешь стихи, как поздравительные вирши?" "Да нет, - как-то устало ответил он. - Я их "заучиваю". Хожу, думаю, подбираю слова… А уж потом, когда мне кажется, что получилось, записываю". Для меня, как сейчас говорят, пазлы сложились в картину. К дару от рождения нужно приложить постоянный, "без перекуров", труд души и сказать о простом, обыденном так, как до тебя никто не говорил. Заявить о привычном и вроде бы потаённом настолько ярко и образно, чтобы оно, привычное, обернулось неожиданной стороной и украсило твою жизнь.
В последнее время вместо рукописей он приносил распечатки. На удивление быстро освоил компьютерную премудрость, приобрёл технику и ходил кум королю. Шагал в ногу с современностью, а размышлял и писал о вечном. Загляните в сборник "Город и поэт", составителем которого является его старший собрат по перу Римма Дышаленкова. Кстати, именины у неё в один день с Сашей. Как много нового они сказали людям.
В "Магнитогорский металл" Сашу Павлова пригласили после дембеля в 1972 году. Спустя четверть века в десятитысячный номер нашей газеты он написал воспоминания в своих первых шагах в печати, мы опубликовали его стих, тоже выданный на заказ. "От первых золотых костров/ до века бурного исхода/ все десять тысяч номеров/ ушли в историю сквозь годы/. В созвездьях подлинных имён/, без права падать на колени/, живая летопись времён,/ портрет зеркальный поколений".
У нашей редакции - а об этом уместно вспомнить в канун 80-летия "ММ" - есть свой гимн. Авторство принадлежит Александру Павлову. Он был опубликован в газете, а затем вошёл в сборник "Сверим время". По моему убеждению, это гимн всем честным журналистам и газетчикам. "Года уходят, кратки и похожи./ У нас года особо не видны./ И мы уходим медленно, но всё же -/ В подшивках пыльных остаёмся мы./ Мы сквозь сердца профильтровали время/ И втиснули эпоху в коленкор./ Когда вокруг знобило - мы горели,/ А леденели - людям не в укор..."
Теперь с обидой думаю: как же мало он прожил, 11 января ему исполнилось бы всего 65 лет. Мною прочитано много книг. Никто не сказал о памяти так, как Александр Борисович Павлов. То и дело вспоминаются его строки: "Я - память./ Мне время подвластно./ От самого светлого дня/ До самого тёмного часа/ Я - память./ Вглядитесь в меня./ Я в каждом ростками проклюнусь/ и выйду на край тишины. /Морщины - как выстрелы в юность,/ седины - как залпы войны".
