Передо мной присел на корточках невиданный человек - русые густые волосы, светло-серые большие глаза с голубым высверком.
Он возник у нас как преддверие праздника. Отец с мамой привечали его как родного, а мне он был ужасно привлекателен и непонятен. И потому я его спросил:
- Дядя Яхонт, а что ты делаешь?
- А я, Вовик, когда все сидят - стою, когда все молчат - говорю.
Ответ на эту загадку я получил годы спустя.
Создатель уникального театра одного актера Владимир Яхонтов жил у нас в высотном доме по улице Фрунзе, где моему отцу, заведующему отделом пропаганды и агитации горкома партии, предоставили квартиру после отъезда в Челябинск корреспондента "Магнитогорского рабочего" и поэтессы Людмилы Татьяничевой.
Чтобы меня не упрекнули в излишней фантазии, обращаюсь к книге Яхонтова, изданной ровно пятьдесят пять лет назад. Боюсь, что в городе я почти единственный ее обладатель. Итак, выписки из главы "Танк имени Маяковского".
"Я вскоре уехал на Урал в гастрольную поездку, и там у меня родилась мысль подарить танк имени Маяковского нашей Советской Армии.
Мое желание было поддержано комитетом по делам искусств, городским и областным партийными комитетами Магнитогорска и Челябинска. В ответ на мое обращение через местные газеты к металлургам Магнитогорска и танкостроителям Челябинска многие из рабочих брали на себя социалистические обязательства.
Не без волнения прочел я в газете "Магнитогорский металл":
"В июле я уже имею 103 процента плана. Отвечая на просьбу тов. Яхонтова выплавить броневую сталь для танка "Владимир Маяковский", я беру на себя обязательство выдать в июле сверх плана 150 тонн добротной броневой стали".
Это писал сталевар-орденоносец товарищ Калюжный. Моя в некотором роде "личная переписка" через газеты с рабочими Урала приводила меня в боевое состояние, я чувствовал прилив сил, работал с удовольствием, подъемно, неоднократно выступая в цехах: среднелистовом, у сталеплавильщиков первого и третьего мартеновских цехов, в цехе подготовки составов, у каменщиков, ремонтников мартеновских цехов, на центральной электростанции. За месяц пребывания в Магнитогорске я дал восемьдесят концертов, обслужив почти все цехи комбината: доменщиков, прокатчиков, коксовиков, энергетиков, рабочих вспомогательных цехов.
Мне было весело и светло при мысли, что все мы коллективно строим танк Маяковского. За труды Маяковского, за его советское, поэтическое слово мы создадим его танк. А его стихи звучали все это время так, что можно сказать: Маяковский тоже активно участвовал в построении этой боевой машины. Слово его звенело в грохоте механизмов, в шуме рабочих цехов, его слушали в замасленных спецовках, с руками, черными от окалины.
Записки, полученные мной из зрительного зала, если можно так назвать горячие цехи, говорили о том, как западают в сердца слова Маяковского:
"Владимир Николаевич, - писали мне молодые доменщики-сталевары, - примите наше комсомольское спасибо. Вам трудно было читать под мощное гудение гигантских домен, но мы слушали, напрягая слух. Это замечательная зарядка перед трудной работой доменщика".
"Нам хорошо знакомы стихи "О советском паспорте", а прочитали вы их - и снова каждый из нас почувствовал гордость за то, что он "гражданин Советского Союза". Это большая честь. Поэт Маяковский был настоящим советским гражданином. Пусть же танк, носящий его имя и построенный на ваши средства, громит фашистов. В этом танке доля и нашего труда, наш металл. А металл Магнитки крепок и надежен".
Слово Маяковского работало безотказно. Не раз его стихи звучали в торжественные минуты передачи переходящих знамен лучшим цехам комбината, всюду его слова встречали радостно и горячо, строчки: "Я знаю силу слов, я знаю слов набат" - приобретали мощные крылья. Правда их подтверждалась: я вновь видел воочию, как велико значение слова, "полководца человечьей силы". Именем Маяковского назвали один из лучших проспектов Магнитогорска и клуб магнитогорских металлургов. Поэт был хорошо известен и горячо всеми любим.
Танк Маяковского рождался из пламени мартенов, гула дни и ночи работающих цехов и звона его "слышимой поэзии".
Ночи напролет Владимир Николаевич и мой отец, перебивая друг друга, наизусть читали Достоевского и Пушкина, Маяковского и Лермонтова… Я прятался в сумраке под обеденным столом и испытывал непонятный праздник. Он заканчивался, когда мама находила меня там. Утром она отглаживала и подштопывала единственные бостоновые черные брюки и пиджак Яхонтова, поила его чаем с ватрушками, и он улетал на комбинат. Мама вспоминала, что отец звонил в цехи и просил:
- Подкормите Яхонтова, он устает и стесняется сказать, что голодный…
В те годы таковы были олигархи: выходили на сцену в подштопанных брюках, чтобы заработать на танк для Победы.
Взрослые дяди, обладавшие даром: один - артистического, а другой - лекторского слова, дяди авторитетные, работавшие на износ во имя Победы, они были хулиганами. Однажды, по словам мамы, Яхонтов после выступлений и "теплого" приема в цехах бухнулся на колени перед бараком напротив Комсомольской площади - там размещалась прокуратура, и завопил:
- Дорогая прокуратура, осени своей благодатью раба твоего и защити его от злопыхательства.
Только для Яхонтова такой пассаж в те строгие времена мог пройти без последствий. Тем более, что отец внушал потом прокурорам: мол, тонкая артистическая натура, знает к кому обратиться за защитой.
Или другой пассаж. Поздним вечером дружной парочкой отец с Яхонтовым заявляются домой. На мамин вопрос: "Где ж вы были столько времени?" - последовал ответ: "Кушали фаршированную щуку, а на столе был графинчик с водкой" - "А Поляков?" - "Причем тут он? Поехал на вокзал".
Дело в том, что Михаил Поляков, будущий почетный гражданин Магнитки и заслуженный работник культуры, тогда командовал Левобережным Дворцом металлургов. Он уезжал в отпуск и на проводы пригласил нашу великолепную пару. Дом опустел, а они остались продолжать застолье.
"Людочка, в чем дело? Он уехал, но щука-то осталась", - с невинным выражением на лицах вопрошали они.
Мама была в ужасе…
Потом она говорила, что танк Яхонтова накануне Победы стрелял по Берлину.
Голоса отца и Яхонтова у меня в памяти. "Юношественный и спокойный, звенящий, не похожий ни на один дотоле слышанный голос, сверкающий и ломкий высокий светлый звук" остался в моей слышимой памяти. Правда, закавыченные слова принадлежат не мне, а писателю и литературоведу Ираклию Андроникову. Он понимал толк в работе Владимира Николаевича.
Облик и голос дяди Яхонта с дальнего детства ассоциируются у меня с прозрачным светло-серым камнем, хранящим голубоватые высверки в глубине. Энциклопедии опровергают мое представление. На самом деле яхонт - древнерусское название ряда драгоценных камней, наиболее часто рубина, реже - разновидностей корунда, например, сапфира голубой или синей окраски.
Понимаю: энциклопедии не врут. Но хочется, чтобы в армаде яхонтов появились драгоценные камни светло-серого с голубыми высверками в глубине. Просто их нужно найти. А еще больше хочется, чтобы мы лучше знали о племени остроумных и самоироничных людей высочайшей культуры. Они оставили достойное наследство и заслуживают нашей памяти.
Теперь мы меньше ходим на концерты, но даже перед телевизорами, как и прежде, актеры стоят, а мы сидим, они говорят, а мы молчим. Так будет всегда. И еще: Победу - одну на всех, а песни не врут, они приближали как могли.
