В начале 30-х годов руководство США было обеспокоено утечкой "в Советы" большого количества "мозгов" и рабочих рук. В течение одного только 1930 года около миллиона американцев обратились в соответствующие органы за разрешением уехать в СССР. Чем же привлекал иностранцев Советский Союз? Почему учёные, писатели, политики, рабочие так рвались в страну, в которой подчас не было элементарных условий для нормального труда? СССР тогда называли "огромной лабораторией", "страной, у которой есть план". Запад переживал депрессию, безработицу, а в той же Магнитке рабочие руки ценились на вес золота.
В отличие от политических эмигрантов представители так называемой экономической эмиграции не имели в СССР ни особого статуса, ни каких-либо привилегий. Причём большинство "симпатизирующих" приезжало с явно завышенными ожиданиями: в отношении оплаты труда, бытовых и производственных условий. Они не имели чёткого представления о том, что происходило в новой большевистской России, но не сомневались в главном: в Советском Союзе у руля стоит рабочий класс, там ценят труд и именно там рождается "человек свободного мира". С таким настроением американский студент Джон Скотт и приехал в Магнитогорск. Шёл 1932 год.
Иностранцы, приехавшие в СССР не по вербовке советских трестов и наркоматов, а по личной инициативе, оказывались в тяжёлом положении, отмечал Скотт. Им приходилось жить и работать в таких же бытовых условиях, в которых жили и работали советские рабочие. В середине 30-х годов Яков Гугель - начальник Магнитостроя, которому не было ещё и 30-ти, писал, что неприлично и несоциалистично уделять в такое сложное время слишком много внимания личным удобствам.
В отличие от жителей больших городов магнитогорцы в начале и середине 30-х годов не были испорчены "квартирным вопросом". Койко-место в бараке считалось нормой жизни. Даже для "невалютных" иностранцев. По воспоминаниям Джона Скотта, до 1934 года проживание в бараке было бесплатным, а уже с 1935-го каждый жилец платил за место около десяти рублей в месяц. В те времена, писал Скотт в своём дневнике, деньги были у всех, только вот купить на них было нечего. Людям требовались добротные рукавицы и тёплая обувь, а на прилавках магазинов пылились шелковые платки и флакончики с духами.
"Валютные" иностранцы, то есть прибывшие в Магнитку по вербовке и получавшие зарплату в золоте или долларах, жили на Берёзках. Это был замкнутый мирок со своими отношениями, традициями и магазинами. По словам Джона Скотта, который иногда бывал здесь в гостях у своих приятелей-иностранцев, жизнь на Берёзках максимально была приближена к западноевропейским стандартам.
В воспоминаниях Скотта немало интересных "бытовых" фактов из жизни Магнитки 30-х годов. Сегодня трудно себе представить, но тогда жители Соцгорода получали квартиры, сразу обставленные немудрёной мебелью, за пользование которой платили в год пять процентов от её оценочной стоимости. Когда Джон решил жениться на русской учительнице Маше Дикарёвой, им обоим пришлось с большим трудом отпрашиваться с работы для того, чтобы попасть на собственную регистрацию, а потом ещё и выстоять приличную очередь в барак-загс. Регистрация, впрочем, как и развод, в то время стоили три рубля.
В середине 30-х отношение к западным рабочим и специалистам изменилось. Люди стали бояться не только иностранцев, но и всего иностранного. Шпиономания развивалась с неимоверной быстротой. Джону Скотту дали понять, что в Магнитогорске работы для него больше нет. Он вернулся в Америку и лишь через четыре года смог вывезти из СССР свою семью.
Осенью 1941 года, когда фашисты находились на подступах к Москве, Джон Скотт начал писать книгу о "русском городе стали". Он ни минуты не сомневался в победе русских и хотел, чтобы эту уверенность разделила с ним вся Америка. В подтверждение решил рассказать американцам историю рождения небольшого уральского города, который назвали фантастическим советским экспериментом.
Джон Скотт стал известным журналистом и писателем. Выпустил десятки книг. Но известность пришла к нему в 1942 году, сразу после выхода "магнитогорских" мемуаров.
