Более полутора тысяч магнитогорцев приняли участие в двух чеченских компаниях, почти два десятка из них погибли.
Сергей Бочкарев – один из тех, кому посчастливилось вернуться живым. В 1994 он проходил срочную армейскую службу в должности наводчика-оператора БМП 276 мотострелкового полка. Вместе с ним служил и его двоюродный брат Денис Клещев. 23 декабря полк погрузили в эшелон и отправили в Моздок. До места назначения доехали не все: многие, узнав, что направляются на войну, попросту сбежали. О том, что было дальше Сергей Бочкарев, спустя много лет, напишет в своих воспоминаниях. Просто и честно. Главный герой – он сам, двадцатилетний парень, мир которого уже никогда не будет прежним. И тысячи других парней в его лице, которым выпало суровое испытание. Впрочем, в его рассказе есть место и отваге, и добру, и солдатскому благородству.
Садовое
31 декабря. Раннее утро. Валит снежок. Полк медленно переваливается через Терский хребет. Движение постоянно на подъём, поэтому включаем только первую или вторую передачи. Не у каждого водилы хватает опыта забраться на склон – часто приходится тянуть колёсную технику на буксире. Наконец, спуск. После спуска командир роты получает задание – выставить машины в поле вдоль пригородного посёлка Садовое. Несколько машин первой роты убывают для организации блокпоста в районе моста через речку Нефтянка. Мы поставили машины в цепь на расстоянии 50–100 метров друг от друга, сидим по-боевому и ведём наблюдение за посёлком. По связи приходит команда: всему десанту окапываться перед «бронёй». Через какое-то время напряжённая обстановка разрядилась не лучшим образом – несколько машин первой роты за мостом обстрелял противник. Через прицелы мы отчетливо видим эти бээмпэшки. Казалось, что они просто возились на одном пятачке – ездили посреди поля туда–сюда, стреляли по сторонам. Противника не было видно, но, судя по радиопереговорам в эфире, у пацанов там был просто ад! Несколько машин были поражены из гранатомётов, в одной начали рваться боеприпасы. Через какое-то время мы уже наблюдали эту горящую машину. С кем они там воевали, оставалось большой загадкой. Понемногу стал закрадываться страх. Появилось непреодолимое желание стрелять во всё живое – на упреждение! Мы ждали команду, идти на помощь, и были уверены, что она с минуты на минуту поступит. Так и произошло. На помощь выдвинулся второй взвод первой роты и несколько других машин полка. Наконец, наш ротный капитан И. Черентаев получил команду к выдвижению на помощь первой роте, но другим маршрутом: следовало зайти боевикам в тыл. Колонна была усилена несколькими танками из танкового батальона полка. Выдвинулись. Проехали несколько сотен метров, и вдруг головной танк и двигавшаяся за ним БМП-1 № 328 уткнулись в дно громадного рва шириной около трёх метров и глубиной метра два, так, что было видно брюхо «брони». Экипажи получили сотрясения и травмы, в том числе, и командир одного из взводов нашей роты. Провалившиеся в ров машины вытянули буксиром, травмированных отправили в санчасть. Но ров нужно было как-то преодолевать. Был вариант подняться вверх вдоль рва, который начинался у склона Терского хребта, и продолжить движение вдоль Алханчуртовского канала. Но времени на объезд не было. Командир роты капитан Черентаев придумал другой план: «Слушай мою команду, – раздалось по связи. – За мной вперёд марш! Всем механикам – набрать четвёртую скорость! Всем наводчикам – упереться руками в прицел! Всем экипажам – крепко держаться! Вперёд, вперёд!» Стало ясно: авантюра будет иметь успех – не верить командиру, оснований нет! Колонна, сделав небольшую петлю, на высокой скорости перемахнула препятствие. Этот трёхметровый полёт закончился мягкой посадкой. Адреналин разлетелся по венам, и страх растаял! Бронегруппа на повышенных оборотах пошла в направление аэродрома. До цели добраться не успели: кто-то по связи отчитался за потери комбату, а их было немало: 22 «двухсотых», в том числе заместитель командира первого батальона майор О. Бородай, командир первого взвода лейтенант А. Иванов, и много «трёхсотых». Для первой роты, в которой имелось только 60–70 процентов личного состава, это было много.
Я высунулся из башни и посмотрел на идущую следом машину брата. Он тоже сидел по-походному и показывал пальцем на шлемофон, спрашивая жестами: «Ты это слышал?». Я, молча, кивнул. Мы возвращались на место утренней дислокации. На душе скребли кошки. Майор Бородай за несколько дней нашего пребывания в Чебаркуле в составе в/ч 29709 полюбился всему личному составу и как командир, и как человек с безгранично доброй душой. Второй день нашего пребывания в Чечне подходил к концу. Машины расположились в боевом порядке перед Садовым. Всю окрестность окутало густым туманом, так что до соседней бээмпэшки в сотне метров приходилось идти минут пятнадцать на ощупь. Коротая время, два наших экипажа – мой и брата, заварили чай с сухарями. Охрипший голос из рации уже который раз запрашивал колонну с «двухсотыми» и «трёхсотыми», ушедшую в Моздок. Ответ последовал, но от неизвестного боевика, который, по всей видимости, выходил с радиостанции одной из подбитых машин. Он пытался убедить командира батальона в том, что колонна расстреляна, все погибли. Уловка не удалась – комбат обложил боевика трёхэтажным матом и вышел из эфира. Мы же тем вечером дважды встретили Новый год – по уральскому и московскому времени – чокнулись горячим чаем с привкусом солярки, в надежде завтра взять реванш за погибших, разбрелись по машинам.
Грозный
1 января 1995 года. Долго ждать не пришлось: в пятом часу утра несколько машин нашей роты отправили для усиления формирующейся колонны. Экипажа Дениса с нами не было – это радовало, и в то же время на душе было тревожно. Ожидания, что мы отправимся штурмовать Садовое, где накануне вступила в бой первая рота, не оправдались – колонна готовилась войти в Грозный. Несколько часов ушло на подготовку: проверили боекомплект, заправили БМП и колёсную технику, избавились от масксетей, тентов и прочего. Командование довело суть боевой задачи: доставить на железнодорожный вокзал нашим подразделениям боеприпасы, провизию, забрать у них убитых и раненых. Выдвигались через аэродром «Северный». Десанту была дана команда, ехать по-походному и быть предельно внимательными, а экипажам – по-боевому. Мы двигались в составе головной бронегруппы. Колонна была настолько большой, что я не мог разглядеть замыкающих машин. В начале десятого добрались до окраин Грозного. Сам город уже был изрядно потрёпан: в некоторых домах были разбиты окна, стены, покрошены пулями, а кое-где зияли дыры от снарядов. Кроме военной техники и солдат Российской Армии на улицах никого не было.
Когда прошли какой-то мост, колонна встала: головной дозор по связи сообщил, что улица впереди непроходима – много подбитой техники. Свернули направо, и пошли по частному сектору. На привокзальную площадь выехали со стороны улицы Поповича. Танки и машина ротного продвинулись немного вперёд и завязали бой, мы же остались на площади и вели наблюдение, постреливая по сторонам. Моя БМП стояла на перекрёстке проспекта Орджоникидзе и улицы Поповича. Мы стреляли, как нам казалось, безответно. Командир нашей боевой машины сержант Александр Романов (или Ромашов) даже заскучал: ему надоело слушать рацию и смотреть в триплексы. Вместе с единственным пехотинцем в нашем экипаже пулемётчиком Рафиком Давлетбаевым он пошёл к соседним экипажам, узнать, как дела. Вернувшись сообщил, что один боец тяжело ранен в голову. Я недоумевал: «Как такое могло произойти? Никого же не видно! Где же эти «духи»? Разница с полигоном стала очевидной: укладывать поднимающиеся мишени на стрельбище, тренируясь в скорости и точности – не главное, необходимо уметь вычислять возможное место огневой позиции противника.
Не прошло и нескольких минут, как танкисты, ушедшие вперёд, вступили в бой. По радиопереговорам было понятно, что они маневрировали, прикрывали друг друга, «укладывали» гранатомётчиков неприятеля. От непонимания сложившейся обстановки возрастало напряжение: хотелось получить конкретные целеуказания, увидеть этих самых боевиков и шмалять, шмалять по ним. Наконец, по связи сообщили, что гранатомётчик засел на пятом или седьмом этаже двенадцатиэтажки: тогда я, как учили, постарался «уложить» весь этаж – в каждое окно осколочно-фугасным… Так, на несколько минут у меня и других наводчиков появилось дело: кто-то сообщал об огневой точке, и мы огрызались в том направлении. Все бы ничего, но в один момент, внезапно, сотрясая броню и выворачивая люки наружу, ударила «молния». Компрессионным ударом моментально сдавило грудную клетку, и сердце упало в пятки – я только успел закрыть лицо шубенками – трёхпалыми рукавицами на толстом меху. Когда броня успокоилась, осмотрелся: «Что это было? Выстрел из гранатомёта? Тогда машину распустило бы «в розочку». Не прошло и пяти минут, как «молния с громом» повторилась. Когда звон в ушах прошёл, огляделся: в правом борту на уровне гусеницы появилась большая дыра. Взглянул на конвейер со снарядами и увидел на одном из них пробитую боевую часть, затем нашёл ещё один прострелянный. Опасны ли они и что с ними делать, я не знал, поэтому начал запрашивать ротного по связи. Ответ был простой: выбросить, что я и сделал. Решив, что машину обстреляли с правой стороны, открыл огонь по стройке. Вскоре вернулись танкисты с ротным. По всей видимости, было принято решение обойти боевиков с другой стороны. Боевые машины рванули вперёд и свернули влево на улицу Комсомольскую, а колёсная техника осталась на улице Поповича. На перекрестке с улицей Рабочей головные машины попали под шквальный огонь из гранатомётов. Моя БМП и две других остались на Комсомольской между пятиэтажкой и частным сектором. Там, за поворотом разгорался бой. Я поспешил загнать тех, кто сидел на броне, в десантное отделение БМП. Высунулся из люка и тут же увидел склонившегося над башней убитого солдата. Еле выдавил из себя: «Всем вниз!» Однако те, кто был на палубе БМП, уже самостоятельно пытались укрыться под бронёй, люки десанта не подавались.
Когда я добрался до «чебурашки» – устройства управления наведением башни и ствола пушки, по форме напоминающее голову известного персонажа: тянешь за правое «ухо» – башня вращается вправо, за левое – влево, «уши» на себя – ствол вверх, от себя – вниз, то услышал по внутренней связи: «За углом дома наблюдаю боевика!» Разворачиваю башню в указанном направлении, но никого не вижу: боевик скрывался за углом дома, который находился вне моей зоны видимости, кричу механику-водителю, чтобы дал вперёд на два метра. Машина дернулась, я увидел тень и придавил левую кнопку «чебурашки». Очередь погрызла угол дома и легла в землю. Тень скрылась. Через минуту уловил движение в окнах на первом этаже, развернул башню и снова спустил ПКТ. Подождал, пока рассеется дым, и стал всматриваться. Всё тихо. На всякий случай решил поднять ствол на уровень третьего этажа и понял, что угла наводки уже не хватает – БМП стояла слишком близко к пятиэтажке.
Вскоре поступила команда, развернуться и отойти назад. Мы проскочили перекрёсток, повернули влево и оказались на железнодорожных путях. На рельсы выскочили жёстко, не сбавляя скорости, прошли вдоль железнодорожного полотна метров двести. Добравшись до товарной станции, поднялись на перрон. Танкисты сказали, что им нужно перегрузить снаряды из навесной укладки в конвейер. Ротный по связи приказал нам прикрывать танки. Стояли тихо. Броню только изредка царапали пули – стреляли со стороны цистерн и товарных вагонов, стоявших на путях. Внезапно по машине прокатился знакомый звук «молнии и грома». По рации кто-то сообщил о гранатомётчике на водонапорной башне. Ротный приказал выстрелить по ней из «мухи» – гранатомёта РПГ-18. Я прильнул к прицелу: водонапорная башня была прямо по курсу в пятидесяти метрах. Зарядил кумулятивный снаряд и нажал на пуск. Снаряд достиг цели. Снаружи тоже обработали башню «мухами», отчего она окуталась дымом. Однако тишина длилась не долго: БМП вновь содрогнулась от удара. В машине стало светлее – все люки, включая двери десанта, были открыты до стопора. В машине никого не было. Стало жутко. Посмотрел в триплексы: танкисты и экипажи БМП находились рядом с техникой, кто-то укрылся в соседнем одноэтажном здании. Так как по броне продолжали клацать пули, решил покинуть БМП через десантные двери. Вылезая, заметил сквозные отверстия с палец толщиной в кормовых баках, через которые сочилась солярка. Поспешил укрыться в здании, по всей видимости, это была столовая. Кто-то предупредил, чтобы я не мельтешил в оконных проёмах, и предложил сок. Сока в трёхлитровых баллонах в было много. Бойцы представились майкопцами, сказали, что помимо них здесь ещё самарцы. Капитан Черентаев зашёл в соседнюю комнату, где, видимо, располагался штаб, и стал уточнять обстановку у местных офицеров. Командиры зашелестели картами. Раненых становилось всё больше. Командир нашего взвода лейтенант Татаренко руководил личным составом подразделения: необходимо было позаботиться о раненых, и, наконец, снять с брони убитого бойца. Командир роты вернулся с конкретной задачей: выходить с товарной станции. Мою БМП было решено оставить, так как на правой гусенице отсутствовало более десятка «серёг» и траки были сцеплены только с одной стороны. Черентаев распорядился сначала загрузить в три БМП оружие и боеприпасы, а затем в десантные отсеки погрузить раненых, и только потом сесть всем боеспособным. К этому времени стало смеркаться. Я залез в свою БМП и снял ПКТ, забрал вещь-мешок и уважительно попрощался с прицелом. Садиться пришлось в БМП к ротному. Кое-как пробрался к моторному отсеку и уселся на крохотном пятачке. Мишка Кузнецов наводчик-оператор БМП-1 № 320, нырнул на своё место в башне. Закрыли двери десантного отделения, и машина тронулась с места. Куда едем, я не знал: ни бойниц, ни триплексов возле меня не было, я видел только сидящих в правом десанте людей, наводчика Кузю, который, прильнув к прицелу, дергал башню то влево, то вправо, и силуэт ротного в проёме командирского отделения. Минут через десять в желудке заурчало – за целый день там ничего не было. Достал две банки каши из мешка и вскрыл их ключом от цинковых ящиков, после чего каша разошлась по всему десанту. Организм вобрал в себя немного калорий, а мозг успокоил душу мыслью об обратной дороге в родной батальон. Однако затишье длилось недолго – через двадцать–тридцать минут по броне сильно жахнуло. Мишка стал резко ворочать «чебурашку». В следующее мгновение ещё одна граната угодила в броню. Мишка выпустил снаряд по ходу движения и дал несколько раз пулемётную очередь, успев зарядить орудие новым снарядом. С перерывом в одну–две минуты БМП содрогнулась ещё три раза. Не останавливаясь и огрызаясь на атаки гранатомётчиков, наша бээмпэшка продолжала катить вперёд. В левом отсеке раздался крик: «Горим!» Нашли огнетушитель и за минуту погасили пламя. Теперь только бы не останавливаться, и вперёд, вперёд! Передышка длилась не более пяти минут – на машину вновь начали сыпаться гранаты. На месте командира БМП стало нарастать яркое зарево. БМП остановилась. «Что случилось? Чего стоим?» – раздался чей-то голос. В ответ: «Водитель убитый…!» Все без команды ринулись из БМП наружу. Остановившаяся машина – хорошая мишень! Необходимо было срочно найти укрытие. Мост! Скорее, под мост! Кто-то вспомнил: «Надо забрать оружие из десантного отсека!» Я свою СВД оставил в машине, поэтому развернулся и поспешил назад к БМП. Однако машину взбудоражило очередным попаданием гранаты: верхние десантные люки вывернуло наружу, в одном из них показалось тело, объятое пламенем. Оно издало нечто нечеловеческое, всплеснуло руками и опустилось на броню. До этого нечто подобное мне приходилось видеть только в фильмах ужасов, но сейчас все происходило в реальности.
Все, кто остался, стали собираться под мостом. Всего было восемь человек: я, Миша Кузнецов, лейтенант Татаренко, контрактник и четыре лейтенанта из 131омсбр и 81 мсп. Почти все офицеры были ранены. Решили уходить из-под моста, так как в БМП могли сдетонировать боеприпасы, да и боевики могли появиться в любой момент. У лейтенантов имелись пистолеты, мы с Мишкой остались без оружия. Кто-то из офицеров предложил прорываться к аэропорту, где расположился их полк. Двинулись вверх по ручью. Раненому в ногу и руку лейтенанту стало хуже. Пройдя около пятидесяти метров, завалились возле кустов. И не зря. По железной дороге слева направо прошла дрезина с боевиками в белых маскхалатах. Вкололи лейтенанту обезболивающее и его отпустило. Я отдал свой бушлат, потому что лейтенанта сильно знобило, и мы пошли дальше. Дорога шла через частный сектор, приходилось помогать передвигаться тяжелораненому, а иной раз и вовсе нести на руках. Кто-то из офицеров посоветовал взять длинную палку и толкать её впереди, чтобы вовремя заметить растяжку. Так мы и поступили.
Пригород располагался на склоне холма, и мы решили забраться на его вершину, определиться с местоположением и выбрать дальнейший маршрут. Оглядев окрестности, поняли, где находимся, – позади остался Грозный, левее – аэропорт, внизу – пригород. Соваться обратно желания не было, и мы продолжали идти вперёд. Мучила жажда. Жевать снег уже надоело. Неожиданно, заметили ручей, и пошли к нему. Каково же было наше разочарование, когда поняли, что вместо воды в нём был мазут. Набрались смелости идти через пригород. Начали спускаться, и почти сразу же нарвались на блок-пост и «духа» с автоматом. Метаться было поздно, поэтому нагло пошли в нескольких десятках метров мимо поста. Наверно, боевик тоже струхнул: нас восемь, а он не знает, что мы, практически, не вооружены, и сделал вид, что нас не заметил. Мы тоже решили не испытывать судьбу, и стали спускаться всё ниже и ниже в пригород. Уже увидели границу посёлка – через улицу начиналось поле – как вдруг неожиданно напоролись на второй блок-пост. Здесь было три боевика. «Стой! Кто такие?» – раздался резкий голос с кавказским акцентом. Кто-то из наших спокойно ответил: «Свои!» Но хитрость не удалась, и раздалась автоматная очередь в воздух. Не сговариваясь, все рассыпались по окрестности. Мне пришлось перемахнуть через ближайший забор, огораживавший приусадебный участок, пробежать через сад, потом вновь преодолеть забор, и вот оно поле! Ноги бежали сами собой! Бежали даже у раненных!
Пули взвизгивали и взбивали заснеженную пашню. Через сотню метров мы скрылись в темноте. Нас никто не преследовал, поэтому мы перешли на шаг и стали снова собираться группой. Ещё через сто метров дошли до большого ручья, где вдоволь напились ледяной водицы и отдышались. Решили перебраться через реку на другой берег, но берег оказался крутым, а ручей глубоким. Пошли по вдоль берега и через несколько сотен метров наткнулись на трубу, перекинутую через ручей. Ползком перебрались на противоположную сторону. Поначалу шли на звуки выстрелов артиллерии, но вскоре залпы стихли. Дошли до лесополосы и решили узнать, что находится за ней: двое ушли на разведку. По возвращении сообщили: похоже, на садовые участки. Тяжелораненый лейтенант к этому времени стал бредить. Умолял вернуться к ручью, потому что его мучила жажда. Офицеры отправили меня с ним к ручью. Я усадил его на землю, но набрать воды не получилось: она была ледяная, да и берег крутоват. Вспомнил, что где-то на том берегу видел железяку, которая вполне могла сойти за ковшик. Перебрался на противоположный берег, и тут раздался выстрел. Рысью полетел к лейтенанту, но его на месте не было. Добрался до условленного места: и здесь никого не было.
Один
Решил идти в аэропорт. Без оружия, без бушлата, в валенках с калошами, ватниках и шлемофоне двинулся на восток. Шёл через какой-то плодовый сад около полутора–двух часов, когда стало светать, пришлось замедлить шаг и быть внимательным. Сады закончились, местность стала открытой. Заметил редкие одноэтажные строения. Они казались пустыми, но идти туда побоялся и поплёлся вниз по ложбине. Примерно через полкилометра увидел насёленный пункт. Решил выяснить, есть ли там подразделения российской армии. Нужно подобраться поближе, но как это сделать? Место открытое – пашня. Впереди посреди поля находился колодец. Присмотревшись, увидел ещё несколько таких же колодцев, что было как нельзя кстати. Я пополз по меже. Снега уже не было, но земля была мёрзлая. Дополз до первого колодца, заглянул внутрь: глубина метра два, очень удобно прятаться и наблюдать. Но надо было поближе подползти. Поэтому я забрался в следующий колодец. Просидел там, наблюдая, полчаса. Удалось разглядеть человек пятнадцать–двадцать. Одеты они были по-разному, некоторые – в белых маскхалатах. Вооружённые люди располагались возле домов группами по два–четыре человека. Стало понятно: выбраться из колодца не смогу. Провалились бы эти блокпосты! Стоп! Блокпосты! Наши блокпосты расположены на окраинах населённых пунктов. Позавчера наша рота встала на окраине Садового. Значит, нужно найти окраину посёлка! Это там, где нас вчера обстреляли. Там есть чеченский блокпост, значит, там же будет и наш! Нужно было выходить отсюда, но как? Помогла природа: на землю опустился густой туман. Я вылез из колодца и побрёл подальше, прикидывая план действий. Решил вернуться тем же маршрутом, – через плодовые сады – так будет безопаснее, да и на деревьях, может, что найду съестное.
Нашёл только одно мороженое яблоко, которое оказалось гнилым. Неожиданно в ветвях кустарника увидел бородатого мужика в светлом полушубке и с автоматом на плече. Что предпринять, сообразить не успел, просто повалился на спину, закрыл глаза и замер. Уловил звук шагов. Однако мужик не остановился, и шаги стали удаляться. Вскочив на ноги, пошёл в противоположном направлении. Достигнув окраины посёлка, стал всматриваться. Через некоторое время различил силуэты БПМ, но радость сменилась разочарованием: туман рассеялся за минуту, я оказался лежащим посреди поля, а до меня доноситься обрывки фраз на чужом языке. Цепью, в моём направлении шли четыре человека с автоматами. Я встал и побежал к блокпосту, к нашим бээмпэшкам. Впереди меня ждал неприятный сюрприз: все машины были подбиты. Меня осенило: «Это же БМП нашей первой роты, которые вступили в бой позавчера». Дальнейший ход мыслей оборвала автоматная очередь. Не останавливаться, бежать! За речкой на горе всё равно должны быть наши. Пули свистели над головой, чавкали под ногами, но не достигали цели. Я добежал до ручья и влетел вводу. Теперь я на другом берегу, а они не полезут за мной в холодный ручей! Стрельба не прекращалась, но пули взбивали землю всё дальше от меня. Куда теперь? Влево, в «зелёнку»! Ноги принесли меня к зарослям плодовых деревьев. Завалился в какую-то канаву. Необходимо было отдышаться, собраться с мыслями. Взглянул на часы: было около двух часов дня. На тело навалилась неимоверная усталость. В голове всплывали картины последних двух дней. В какой-то момент захотелось просто порыдать, но получилась какая-то ужасная гримаса и всхлип-стон.
Наступили сумерки. Выждав ещё немного, двинулся к склону Терского хребта. Утренняя мёрзлая земля превратилась в кашу. Стоило сделать несколько шагов, и валенки тяжелели от налипшей на них глины. Через некоторое время на склоне зарычала и замаячила габаритными огнями какая-то бронетехника. Но между нами раскинулись частные дома. Пришлось дожидаться сумерек. До цели оставалось немногим более километра. Иногда казалось, что огни удаляются, поэтому пытался ускорить шаг, но противная грязь, как будто специально, не пускала меня. Наконец, в сотне метров увидел яркие огни. Это оказался БТР-80. Длинная фигура, восседавшая на броне по-походному, склонилась надо мной, и я узнал заместителя командира 276-го полка подполковника Смолкина. Сердце заплясало «румбу». Слава богу – свои!
Я взобрался на броню, и БТР тронулся с места. Пока ехали, подполковник расспрашивал меня, и я рассказывал всё, что пережил. Смолкин слушал внимательно. Позднее, я неоднократно пересказывал произошедшее, показал на карте мост, где осталась стоять подбитая машина командира роты, маршрут движения нашей группы и своего одиночного странствия. Особенно внимательно слушали командир 276-го полка полковник Бунин и начальник его штаба подполковник Долгов. Когда рассказывал о бое на улицах Грозного, офицеры выругались в адрес вышестоящего начальства. Мне стало ясно, что наша операция изначально вызывала сомнение. Уже менее чем через неделю в нашем подразделении появилась другая тактика ведения боя. Она сводилась к тому, что одной пехотой мы ночью занимали определённые заранее объекты, укреплялись, а утром подтягивали к себе «броню». Также узнал хорошую новость: Мишка Кузнецов вместе с командиром взвода лейтенантом Татаренко вышли к нашим прошлой ночью. Взводного отправили в госпиталь в Моздок. Меня переправили в батальон, отмыли, переодели во всё новое, накормили и уложили спать. Утром я попросился в роту и, наконец, увидел знакомые черты лица. Ком сдавил горло, мы снова были вместе с братом.
