ОБИДНО ИНОГДА становится: мужику за сорок, а все не как у людей. Другие в этом возрасте имеют положение, коттедж, машину, жену, любовницу.
Ну какое у меня положение? Как был инженером до перестройки, так никем и остался после, как имел двушку в "хрущобе", так и имею, правда, уже старую. О жене не говорю: считает меня женатым, а я себя - свободным от супружеских обязательств. Надо сказать, что на первый взгляд она не так страшна, как на второй. Все еще думает, что дама бальзаковского возраста. Раньше, когда кончила балетно-конную школу, была ничего. Сейчас все больше на кобылу смахивает, а воз с домашними делами на меня свалила. Работаю я у ней "подикой".
- Поди-ка, Вася, мусор вынеси, поди-ка за семечками на базар слетай, поди-ка навоз разбросай, а то весна скоро...
Надоело мне все это до чертиков, а она еще подначивает: мол, супружеский долг давно не отдавал, годами он у тебя копится, что делать станем? Тут я не выдержал и правду-матку прямо в морду ей резанул.
- Известно ли вам, дорогая Лизавета Петровна, что свой супружеский долг я давно передал соседу Никанорычу, который захаживает к вам и на Рождество и на Пасху и другие светско-советские праздники. Все лезет поцеловать ручку ниже локтя. Кто-то ему сказал, чем ниже поцелуй, тем выше любовь. Я ведь только притворяюсь, что не вижу, как вы таете в его "дружеских объятиях". Ладно дети выросли, а то бы сраму не обобрались!..
- Вася, ты бы с обвинениями погодил, не в суде находишься. Со мной судиться - в крапиву садиться. Думаешь, не знаю, как в молодые годы между моими подругами слыл "сексуальным меценатом".
- Да, слыл, а если изменял тебе раз-другой, так чтобы почувствовать себя мужиком и узнать, как богата жизнь при нашей бедности...
К сожалению, все подруги
Давно уж стали не упруги,
А что успели подрасти,
Дерут с нас - господи, прости...
Вот с этим поэтом я согласен...
- Ты высоким слогом не прикрывай свои низменные страсти. Обмылок прежних чувств не всколыхнет былое... Я же видела твою кралю на презентации. Ноги от ушей, груди в разные стороны и полпуда макияжа, чтобы прикрыть следы порочной молодости.
- Ты это о ком? О нашей примадонне? Как ты могла так говорить об интеллигентной женщине, победительнице конкурса "местных талантов"? Да, у кого ноги от ушей, в того и влюбляются по уши. Я не буду отказываться от своей последней любви под мещанским взглядом. Я люблю Ариадну, но платонической любовью, тебе это не понять!
- Где уж нам уж выйти замуж, я уж так уж вам уж дам уж! Платон-то здесь причем? Ты что мужика путаешь. Они с Нюркой душа в душу живут!
- Темная ты, Лизавета, тебя грубые радости Никанора только и утешают, ничего возвышенного не осталось. Когда-то я любил эту женщину.
Ума-то нету...
Жизнь идет медленно, а проходит быстро. Тоска стареющего сердца захлебнулась в гневе. Растревоженная душа искала утешения. Утешиться Василий решил в театре. Там давали премьеру, и Ариадна - в главной роли. В габардиновом пальте, весь "фельтоперсовый" такой направил он свои стопы в храм искусств, в надежде увидеть там Ариадну и рукоплескать ей.
Ариадна Федосеевна была экзальтированной дамой очень среднего возраста и поэтому свое красивое тело уже донашивала. В театре не то чтобы блистала, но отсвечивала главрежем и поэтому все восхищались ее виртуальным умением по-народному материться. Считалось, что такая близость к народу придавала шарму заслуженной артистке. С Василием они сошлись на эстетической основе современного понимания драматургии. Она без конца спорила с Целиком - так по-домашнему звали главного все, даже журналисты. И вот, в результате творческих мучений, вышла в свет постановка "Ромео и Джульетта", где Ариадне удалось прочитать гениального Вильяма совершенно по-новому. Лелик по слабости характера уступил.
Новым было то, что главным спонсором спектакля взяли Вована, местного пивного магната. Он потребовал, чтобы вместо вина на сцене пили пиво, а на больших фирменных кружках маячила марка компании.
Ариадне этого было мало, и она настояла, чтобы главные герои вместо яда тоже выпили пиво, а потом умирали по сценарию. Осовременили пьесу с головы до ног. Когда названный жених Джульетты сокрушался о потерянной чести, все бросились ее искать и нашли за кулисами.
Ромео и Джульетта ходили по сцене в джинсовке и бейсболках, Монтекки и Капулетти - в прикиде от Вали Юдашкина. В любовной сцене у балкона не Ромео карабкался по лестнице к любимой, а Ариадна (то бишь, Джульетта) летала с балкона в своей непорочности в руки несчастного Ромео и с лета целовала его взасос, пока зал не заходился аплодисментами, которыми умело дирижировал Вован, потому что на премьере были все его кореша с девицами облегченного поведения. Постановка произвела фурор, оплаченные критики захлебывались в восторге. После непредвиденного успеха Лелика увезли с микроинфарктом в больницу на сохранение. У него всегда так случалось: после провала - сердечная недостаточность, а после успеха - микроинфаркты. Пока он отлеживался, с театром справлялась Ариадна, и тогда над сценой и в зале летали ее афоризмы, близкие к фольклору.
В этот звездный час, набравшись наглости, Василий ворвался в ее гримерку, бросил к ногам букет желтых роз - он знал, что все примы такие любят, и разразился тирадой, услышанной в какой-то пьесе.
- Ариадна, ваша нить привела меня в эту обитель, я не в силах скрыть волнение души, которое захлестывает меня, как цунами. Вы - божественная женщина, плод моих фантазий, разрешите прикоснуться к подолу вашего платья и поцеловать ковер, по которому вы ходили.
Ариадна несколько опешила, но взяла себя в руки.
- Ну, зачем же так, голубчик, ковер пыльный. Вы переигрываете, не верю, как говорил великий Станиславский. Встаньте, соберите розы. Их мне в вазу поставить нужно. Коли вы уж нарисовались, будьте добры, помогите добраться до дому. Подарков много, а Лелик в больнице, я не управлюсь.
Василий с энтузиазмом ударника комтруда кинулся таскать пакеты в театральную машину. Забил ее доверху. Красиво открыл переднюю дверь, усадил даму, протиснулся на заднее сидение и почти хозяйским голосом скомандовал трогать. Когда все подарки были перенесены в просторную квартиру заслуженной артистки, Василий уже по-свойски отпустил шофера.
- Можете быть свободны, завтра - как всегда.
Сам несколько задержался у порога, деликатно, двумя пальцами, побарабанил по косяку и выдал дежурную фразу:
- Может, пригласите на чашечку кофе или обойдемся без предлога?
- А вы, батенька, нахал, но я люблю смелых мужчин. Без предлога даже интересней. Вы, Василий Иванович, случайно дивизией не командовали? А то у вас все данные: имя, усы, напор, инициатива.
- Врать не буду, не командовал. Я все больше на другом фронте победы одерживал.
- Так вы у нас ловелас?
- Неправильно поняли. На трудовом. Грамоты и медаль имеется, один вымпел.
- Вымпел - это хорошо!
Ариадна Федосеевна сменила вечернее платье на японский халат. Поставила кофе и перешла к интеллигентному разговору, пытаясь выяснить, чем же она так зацепила этого здоровяка.
- Вы заметили, Василий, как в нашем спектакле мелкобуржуазный экзистенциализм средневековой отсталости был повергнут событийной экспрессией?
Василий про себя проговорил, шевеля губами незнакомые слова, и закивал головой, как будто подавился кофе. И без всякой связи спросил:
- Можно я коньяк так лучше выпью, а потом кофе? Если позволите.
- Это позволить могу, а вот другое ни-ни, я ведь в городе женщина видная, не дай бог, разговоры пойдут... Вот вы зачем ко мне ввалились на ночь глядя?
- Я-то? Да чтоб Лизавете отомстить. Думаю, что и вам есть кому неуважение свое высказать. Лелик, как что, так на сохранение, а вы, такая шикарная женщина, пропадаете даром. Вот и подумал: чо даром-то пропадать. Мстить им надо за наши мучения! Насчет разговоров не сомневайтесь - не пойдут. Уже прошли.
Неожиданно для себя, тем более для заслуженной артистки, Василий порывисто вскочил и повалил ее на плюшевый диван. Начал судорожно развязывать японский халат, покрывая горячими поцелуями шею, грудь и, наконец, истомленное тело. Он подсознательно ждал пощечины, упреков и недоступности стареющей мадонны, но все оказалось проще. Крепость пала, как будто только и ждала, когда на нее нападут. По поводу нападавшего был высказан только один упрек: "Ну дай же я удобно лягу".
Василий отомстил Лизавете как только мог, сел на край дивана, закурил с облегчением, как альпинист, покоривший вершину. Ариадна тронула его за плечо и тихим голосом спросила:
- Тебе хорошо было, милый? Ты это здорово придумал с мщением, теперь еще бы кому отомстить...
Василий буркнул, что ему мстить больше некому.
Хотя было уже совсем поздно, Ариадна его удержала. Постелила новую японскую простынь, выдала чистый халат Лелика. Стала нежной и ласковой девочкой, которой так удобно лежать на волосатой груди Васи.
Смутные чувства таились в душе немолодого любовника. Он пришел к неожиданному выводу, что Ада уж не такая стерва, как кажется на первый взгляд. И ему с ней хорошо: вот лежит посапывает и лицо счастливое. Тут же вспомнил Лизу, которая даже во сне была сурова, а когда проснется, то ему уж надо быть на низком старте. Обязательно куда-нибудь да пошлет. Здесь, на чужой двухспальной кровати красного дерева, впервые почувствовал себя самцом, который несет ответственность за прайд, самку и будущее потомство. Довольный собой почесал затылок и уснул, не тревожа Аду.
Поутру, проснувшись, пытался вспомнить, не открывая глаз, что же с ним произошло хорошего и почему на сердце радость. Вдруг уловил тонкий запах кофе. Перед ним, величественная и счастливая в своей красоте, стояла "Екатерина Вторая" с подносом и маленькими японскими чашечками кофе. Два изысканных бутерброда с красной икрой дополняли утренний натюрморт.
Василий захлопал глазами, скомкал сигарету, которую хотел курнуть натощак, не к месту удивился:
- Это мне?
Никто ни разу, даже мама, его не кормил утром в постели. Он только в книжках читал об этом. Они чинно сели за завтрак, и Василий, шутя, начал разговор о погоде на английский манер. Ада его поддержала. Какой-то ангел пролетел в тот момент, нежно крылом смел все наносное, и им стало хорошо только от того, что они вместе. Душевная теплота разлилась по спальне, постепенно заполняя все четыре комнаты. Потом Ада встрепенулась.
- Сегодня суббота, тебе на работу не надо, пойдем к Лелику, навестим его. Я плохой сон видела.
Василий согласился проводить ее до больницы и постоять за углом. Ариадна долго не возвращалась. У Василия кончились сигареты. Вдруг он услышал шелест листьев за углом, по шагам узнал ее. Как меняются быстро картины в театре, так резко сменилось лицо и настроение Ариадны. Она не видела перед собой Василия, только чувствовала. Потерянным голосом выдавила: "Лелик умирает..."
Он пытался ее успокоить: мол, все уладится. Она упорно твердила свое: "Он понял все и решил меня оставить! Как это жестоко с его стороны. Я тоже не хочу больше жить, уйду с ним! Без него ничего и никого не надо. Он ведь это знает. Зачем так со мной поступать?"
Лицо сделалось решительным, упрямым, голос трагично твердым, глаза блестели от слез. Неистовость натуры диктовал поступок. Она резко повернулась, сказала "прощай" и твердым шагом направилась в реанимацию.
Василий остался один на осеннем пейзаже. Он не заметил моросящего дождя, не поднял воротника, не оглянулся на упавшую шляпу. Как брошенный старым хозяином пес, брел наугад к своей конуре, зная, что больше никогда не увидит этот дивный сон.
