ВСТРЕТИЛИСЬ КАК-ТО двое закодированных.
– Ну что, брат, – говорит один, – тяжело тебе?
– Ох, как тяжело, брат, – говорит второй. – Так тяжело, что и тяжести уже даже не чувствую. Сплошной туман и невесомость.
– Как так? – удивляется первый. – Ну, туман еще понятно, а невесомость-то откуда?
– Так меня ж до кодировки постоянно к земле прибивало по пьяне, всю ее, родимую, избороздил-излазил. А как зашифровался, как тяжелая вода перестала поступать в организм, так меня и приподняло, оторвался от корней, от земли-матушки. Летаю теперь, как космонавт необученный: то об одну стену меня, легонького, шарахнет, то о другой потолок тыквой шибанусь. В двери проходить – вообще наказание, с притолокой чаще, чем с соседями, здороваюсь. Весь лоб уже невесомостью помечен.
– Э, брат, – задумался первый. – Это тебе надо в Центр управления полетами обратиться. Они умеют приземлять.
– Да приземляться-то я и сам умею, да нельзя же – кодировка же.
– Да, точно... Ну, летай тогда. Сколько тебе на орбите-то еще осталось?
– Сто восемьдесят два дня, шесть часов и... – он посмотрел на часы, – тридцать две, нет, уже тридцать одна минута.
– О, а мне чуть меньше, на семьдесят три часа. Ладно, на Земле встретимся. Пока, Гагарин.
– Пока, Титов.
И они разошлись, тоскливо и отстраненно, из своего высокого космического далёка, поглядывая на жизнь внизу, где суетились у пивных и, следовательно, занимались настоящими делами люди. «Ничего, – думали наши закодированные, – скоро срок закончится, и мы тоже припадем к Земле, попьем ее радостей».
* * *
Встретились как-то двое закодированных и смотрят друг на друга то щурясь, то хмурясь.
– Э, брат, – через полчаса говорит один, – да ты, видать, не узнаешь меня.
– Нет, брат, не узнаю, – говорит другой. – А ты кто?
Тогда первый взял свое лицо руками и сдвинул кожу от ушей вперед, чтобы образовались мешки и припухлости.
– Вася, друг! – обрадовался второй. – Ты, что ли? Вот теперь узнаю родную харю!
– Я, Петя, я, – вздохнул первый. – Вишь, как оно бывает... Стоит опухоли спасть, и друзья не узнают. А ведь мы с тобой сколь стаканов вместе вылизали.
– Да, – расстроился и второй, – странная штука жизнь. Ну не переживай, вот срок кончится, снова встретимся – вот тогда и узнаем друг друга сразу и подружим по-старому.
И они вздохнули еще по разу и разошлись – до новых встреч в нормальном, дружеском расположении духа.
* * *
Встретились как-то двое закодированных, хотели поговорить, да что-то не заклеилась беседа.
– А я-то вчера... – начнет было один, а сказать-то и нечего. Не станешь же, в самом деле, рассказывать, как плитку на потолок наклеивал.
– Ну, – говорит второй, – а я тут на днях... – И тоже замрет с полуоткрытым ртом. Чего говорить-то, если кроме ежедневной работы и домашней рутины похвалиться нечем?
– И вот оно все и... – старается все же что-нибудь сказать первый.
– Ну, – поддерживает беседу второй, – так и как бы что ли того...
И отдуваются оба. Ну нечего рассказать, хоть ты лопни!
– А помнишь, – оживится вдруг первый, – еще когда мы были нормальными людьми!..
– Ну-ну-ну, – заблестят глаза и у второго. – Говори, говори!
Но первый уже прикусил язык и смотрит тоскливо, как собака Павлова, у которой все рефлексы нарушены. А второй тоже затосковал, не наседает. Понимает: рассказать-то есть чего про прошлую, нормальную, некодированную жизнь, но – нельзя! Сорваться можно. Покряхтели еще без слов и разошлись.
* * *
Встретились как-то двое закодированных с хозяйскими сумками: один в магазин шел, а второй – из магазина.
– Привет, – говорит тот, который из магазина, а сам полную сумку стыдливо за спиной прячет.
– Привет, – говорит второй, а сам пытается заглянуть, чего же тот прикупил.
– Как дела? – спрашивает первый, а сам уворачивается от осмотра.
– Да так, – говорит второй, а сам хвать первого за руку и в сумку – зырк. А там только хозяйственные продукты, ничего штучного, интересного.
– И у меня так, – говорит первый, а сам поскучнел.
– Ну ладно, – говорит второй, и тоже поскучнел. – Держишься?
– Держусь.
– Когда?
– Через четыре месяца.
– Везет. У меня аж через пять почти.
И стыдливо разошлись по скучным хозяйственным делам. Идут, а сами думают о чем-то. О тягучести времени, наверное.
* * *
Встретились как-то двое закодированных, и смотреть друг на друга не хочется.
– Слабак, – думает про одного другой, – не мог без кодировки пить бросить.
– Слабак, – думает про другого один, – не может, несмотря на кодировку, пить начать.
А вслух ничего не говорят.
– Хотя, – думает про себя один, – и я хорош... Но у меня другая ситуация, я же больной, это же болезнь!
– Хотя, – думает про себя другой, – и я хорош... Но мне нельзя, у меня другая ситуация, у меня же это болезнь, с ней не шутят!
Так постояли потупившись, ни слова не сказавши, крякнули и разошлись, жалея и презирая себя и друг друга.
* * *
Встретились как-то не двое, а трое закодированных. Переглянулись и поскорей разошлись, от греха подальше.
