С ТЕХ ПОР прошло более пяти лет. У Алексея многое отболело, «переварилось», переменилось в самом нутре существенным образом. А сначала было отчаянно больно.
Он с горя даже запил беспросветно. Это когда ночь и день, плохое и хорошее – все едино. Леша и в московский поезд садился в полубессознательном состоянии, то есть, почти не понимая цели предстоящего вояжа. Знал только: надо что-то с собой делать. Напоследок судорожно глотнув свежего воздуха, без оглядки на прошлое, без мыслей о предстоящем, с перрона Казанского вокзала бросился он в омут огромного города. Больше года скитался по белу свету. Вокруг ни родных, ни друзей, в кармане – вошь на аркане.
…По первости дороги его сердцу были лишь воспоминания эти треклятые. Все о Ней. О том, как Ее в первый раз сюда привез. Ворошил в памяти, как мыкались по чужим углам. Кожаную куртку он тогда прямо на вокзале продал, чтобы хоть какие-то деньги были. А ведь супруги сюда прибыли не для того, чтобы разок-другой в метро прокатиться и восвояси вернуться. Не поверив местным врачам, задумал Алексей при помощи столичных эскулапов жену свою на ноги поставить. Наив, конечно. Диагноз у женщины не «насморковый» – паралич, эпилепсия. Питались в буквальном смысле тем, что Бог пошлет: Алексей при храмах работу всякую выполнял за кусок хлеба и грошовые заработки. В одной из церквей предложили ему поработать охранником. Отказался: от кого охранять? Люди к Богу идут, а тут страж у дверей. Парадокс.
«Пристрелочная» вылазка в Первопрестольную закончилась через четыре месяца и, можно сказать, ничем. Один из приходов оплатил проезд супругов домой. Но и дома достаток не приходил. Вернее, не было его вовсе.
– Где я только ни подрабатывал, – вспоминает Алексей. – Мне тогда казалось, что даже крохи, принесенные в дом, добавляли радости. На Центральном рынке от поручений не отказывался: руки-то есть. Пенсию по инвалидности получу, куплю безделицу красивую – бусики или кассету с хорошей музыкой, положу на тумбочку перед ее постелью. Откроет глаза, улыбается с нежностью. И мне этого достаточно. Вот это и было любовью.
…Ровно через год был и второй заход. На этот раз Алексею, самому инвалиду по зрению, было полегче и с работой, и с нужными людьми. Он уже знал, в какие двери постучаться, а значит, разумнее распределить более чем скромный запас средств, специально предназначенных для лечения супруги. И хотя до именитых докторов добраться так и не удалось – деньгами не вышли, но в одной из обычных больниц все же помогли молодой женщине ослабить приступы «падучей». Ей стало настолько лучше, что спустя время она смогла родить ребенка. А потом все обрушилось. Разом. Родившийся с тяжелым пороком сердца малыш умер через месяц. Новое лихо – разрыв с супругой – Алексей переживал тяжело. Вот тут от обиды на нее, да что там – на саму жизнь, и повело его.
…Третье его появление в Москве было недолгим: людская толчея отвлекает, но не дает успокоения. Начал было работать в фирмах, которые, по словам Алексея, втюхивают людям дерьмовые вещи, но быстро ушел. Поясняет: не мог смотреть доверчивым покупателям в глаза. Завязался, было, с риэлтерской конторой – не пошло. Познакомился с молодой женщиной – опять не повезло, оказался для нее слишком неденежным. Он вообще смотрит на себя критично: ни счета в банке, ни квартиры, знает, что некрасив да еще инвалид. Из главных человеческих умений – только беззаветная преданность любимой. А это, как выяснилось из прощальных слов той московской пассии, нынче товар бросовый.
– И какое же на меня отчаяние нахлынуло! – сводит он брови при одном воспоминании о пережитом. – Купил бутылку водки да так нажрался, что дальше некуда. Бродил по улицам. Но, похоже, видок у меня был еще тот, коль встретившиеся милиционеры не в вытрезвитель отвезли, а по названному мной адресу.
…Не иначе что-то ему в ту ночь страшное мерещилось. Может, детские воспоминания всплыли. Мать их с сестрой одна растила. Отец выпивал крепко и на глазах детей бил ее нещадно. «Когда маленький ребенок видит, как мать запинывают, это невыносимо, – по сей день содрогается Алексей. – Я не думал, чем ей помочь, мне просто было нестерпимо больно. И страдание это было настолько сильным, что перенес его на всю оставшуюся жизнь»...
Наутро он проснулся с твердым намерением уйти в монастырь. В самом прямом смысле. Ленинградский вокзал. Поезд. Сергиев Посад. До Троице-Сергиевой лавры едва доплелся – ноги болели. Брел, словно по острию ножей босыми стопами. Три месяца провел он близ храма и странноприимного дома в полуразрушенной избе незнакомого человека, который в одну ночь успокоил его больные ноги. Кто-то сказал бы, что это жилище бомжей. Так оно, по сути, и было: народ там разномастный собрался. Одно слово – сброд. Были и приблудные негодяи, охочие лишь до монастырской бесплатной трапезы. Однажды увидел, как обижают немолодого воцерковленного, но, увы, сильно пьющего бродягу. Заступился. Подружились. Тот сказал, что уезжает в благодатное село Радонеж. Звал с собой, говорил, что есть у него человек, с которым Алексей мог бы душу успокоить. Тот призадумался и через неделю в Радонеж направился. Пешком. Не потому, что денег на проезд не было. Целую ночь шагал без отдыха, потому что знал: там ему помогут. Сколько километров отмахал, почем знать: роящиеся мысли не дали ему заметить их. А когда под утро увидел впереди купола церкви Преображения Господня, духом воспрял.
– Там было два странноприимных дома, – рассказывает Алексей. – Взял благословение у будущего духовного батюшки на то, чтобы пожить в этом доме. Ну и работал соответственно во славу Божью. Вставали полпятого, шли на молитву до восьми. А потом трудились весь день до вечера. Это было лето, дел много: сено заготавливали, картошку сначала сажали, потом обрабатывали, копали. Батюшка Нектарий все крепко поставил на хозяйственную основу.
В доме, где жил Алексей в течение нескольких месяцев, только пришлых мужчин было двести. Говорит, люди, в основном, хорошие, но запутавшиеся в жизни. Всех здесь принимали с открытым сердцем, лишь бы паспорт был. А вот сильно пьющих, лживых, застигнутых на воровстве не терпели.
– Я там нашел, что искал, – утверждает нынче Алексей и тут же объясняет: – Монастырь на светлом месте стоит. Это чувствуешь физически и душой. Просто выходишь каждый вечер к церкви, а она почти на обрыве стоит. Внизу земля, там же источник. От него пар поднимается. Как будто сама церковь на небесах. «Преподобне отче Сергие! Воззри на нас милостиво и к земли приверженных возведи к высоте небесней». Знаете, как это поднимает человека? Стоишь и думаешь, какую жизнь прожил. И никто тебе ничего не объясняет, до всего сам доходишь.
Не скрывает: после года, проведенного в поисках себя, появлялись мысли навсегда остаться в благодатном месте. Но ни на миг не забывал: надо вернуться к матери – без него и еще от тоски по нему она пропасть может. И возвратился к ней обновленным, успокоенным.
– Человек, который без Бога ищет счастья, любви, он не найдет этого, – уверен сегодня Алексей. – Многое стало походить на подделку. А надо, чтобы чувства говорили, а не похоть. Может, кто-то и любит по-настоящему, но не только словами, делами надо сказать: люблю тебя. Чтобы у нее глаза засветились, поскольку любовь не преследует никаких корыстных целей.
– Вы странный человек, – замечаю под финал нашей встречи.
Соглашается: уже два года все вокруг называют его странным, когда узнают, что перед ними абсолютный трезвенник.
– Только что тут странного? – удивляется. – Куда как более ненормальны те, кто тратит жизнь и отпущенное время впустую.
– Да нет же, – поправляю его, – У Островского, помните, лакей Григорий объявляет: «Странный человек пришел». В смысле, странствующий…
– Ах, вот вы о чем! – усмехается Алексей. – Получается, что странный я во всех смыслах. Пусть так! Главное, что теперь уже не несчастный.
