23 ОКТЯБРЯ 2002 ГОДА Москву потрясло известие: террористы захватили зрителей и артистов мюзикла. Через три дня был штурм. Погибло 130 человек.
Пять лет спустя погода в столице соответствовала людскому настроению – небо плотно затянуто тучами, воздух свинцово-тяжелый… От метро до Дубровки минут 20 – не меньше, даже странно, что террористы выбрали этот ничем не примечательный Дворец и, собственно, не выдающийся мюзикл – но речь не об этом.
На Дубровке дежурят милиция, «скорая помощь», вход на площадь – через металлоискатель. Ожидая столпотворение, с удивлением видим сотни три человек – не больше: все с цветами и в слезах. Это родные и близкие тех, кого уже не вернешь. На стене Дворца – мемориальная доска: скромное каменное панно со списком фамилий в обрамлении каменных же складок. Уже потом узнали, что этот мемориал родственники погибших установили на свои деньги, и эскиз придумали сами.
… На двух раскладных стульях сидят старики – муж и жена. Он явно плохо ходит, но то и дело пытается встать, когда объявляют вечную память погибшим, лицо поминутно искажает рыдание. Она отрешенно смотрит перед собой, сжимая в руке портрет. Спрашиваю плачущую рядом женщину лет 45: «Кого вы потеряли?»
– Мы с сестрой двойняшки, – отвечает Ольга. – Это наши родители. Знаете, Лена так внуков ждала, я всегда удивлялась: такая молодая и спешит стать бабушкой. Будто предчувствовала, что не успеет нарадоваться наследникам. У нас октябрь – торжественный месяц: 19-го числа наш с Леной день рождения, а 23-го у ее дочки годовщина свадьбы. Мы сестру после спектакля ждали – отметить. А она в этот день погибла. Маму с отцом это скосило – сами видите, ходят еле-еле. Но каждый год сюда приходим. За эти пять лет у Лены появилось четверо внуков. А ее нет.
И на мои глаза наворачиваются слезы, я даже не стараюсь скрыть их. На сцену выходили гости: из Москвы, Волгодонска, Каспийска, Беслана и даже Нью-Йорка – все когда-то пострадали от терактов.
– Я приехала из Беслана и хочу покаяться перед «норд-остовцами» за то, что в их горе проявила лишь молчаливое участие. Через два года я оказалась на их месте, – говорит женщина в черном платке. – Проклинаю судьбу, ведь мне пришлось похоронить обоих детей. Я сидела все дни рядом с учениками той школы, пока правительство решало, что с нами делать. Даже в страшном сне не могла подумать, что нас будут расстреливать танками и огнеметами наши же солдаты. Мы пили собственную мочу, но до последнего надеялись, что нас спасут. Меня то и дело спрашивали дети: «Тетя, нас убьют?» И я уверенно отвечала: «Никогда в мире не было такого, чтобы детей убивали». Но я ошибалась…
– Мы организовали свое расследование, когда поняли, что власть не ответит на наши многочисленные вопросы: официально расследование терактов в Москве, Волгодонске, Беслане и других городах засекречено на 70 лет, – говорит председатель общественной организации «Норд-Ост» Сергей Карпов.
Адвокат Трунов рядом с потерпевшими с первых минут и по сей день – не требуя денег, которых у «общественников» просто нет:
– Вопрос справедливого расследования терактов, к огромному сожалению, пять лет висит в воздухе, потому что следствие велось лишь по факту действий преступников. А вопрос гибели огромного количества людей остался без внимания. Надеюсь, нам хватит терпения и мужества довести наше дело до конца.
Было интересно мнение Иосифа Кобзона – ведь именно он сумел прорваться в захваченный ДК и поговорить с террористами, более того, он предложил свою кандидатуру в обмен на детей. Но с его предложением не согласились.
– Иосиф Давыдович, вы согласны с неоднозначностью того, о чем здесь говорят?
– Я уже философски отношусь к иждивенчеству своего народа. Можно понять пострадавшую мать – даже если ее выступление слишком эмоционально. Но когда кричать начинает толпа… Завтра все это забудется, вы снова займетесь своими делами, оставив людей наедине с горем! Почему бы каждый день не призывать власти к объективности в расследовании, к ответственности за судьбу каждого из нас?.. Ведь понятно, что целая цепь терактов по всей стране – не случайность, и где-то государство сделало большую ошибку, допустив все это. Я задал террористам простой вопрос: «Ребята, вы обратились не по адресу: причем тут эти безвинные люди? Идите и захватите правительство, кабинет министров…». Наша инертность – покричать и забыть. В «Борисе Годунове» Мусоргского есть момент, когда один крестьянин – участник сборища – спрашивает другого: «Митюх, а, Митюх, чего орем?» – «Вона, почем я знаю?» Прошли столетия, и ничего не поменялось. Власть должна понять, что это не мы должны кричать – каждый за себя, а они – за каждого из нас.
– Некрасиво, согласитесь, что из действующей власти здесь только вы, и то, я уверена, вовсе не как представитель власти.
– Для меня это была личная трагедия – именно поэтому я принял в ней самое активное участие. Не приехали остальные – пусть это останется на их совести. Но у меня много претензий и к обществу, и к журналистам…
– Чего вы ждете от нас и от правительства?
– От вас я жду призыва к объективному расследованию и обнародованию его результатов. От власти мне бы хотелось законодательных решений: наказать людей, которые допустили эту трагедию, даже если для этого придется раскрыть народу не очень красивые моменты работы правительства. Заложников спасали с помощью неизученного газа: вытаскивали задыхающихся людей и думали, класть ли их на спину, на живот или на бок, давать ли им кислород… Почему никто не подготовил спасателей? Или нам теперь нужно самим учиться себя защищать, как мы сами учимся плавать?
– Сейчас многие говорят, что мы слишком мягки к преступникам, в частности, к террористам. Вы, как представитель гуманной сферы – культуры, вряд ли согласитесь с этим?
– Как раз напротив. Я даже мысли не допускаю, чтобы мы были мягки с нелюдями. Почему мы отменили смертную казнь? Я, например, не голосовал за это. Никто не может лишить человека жизни – только Бог. Убил – значит, и его надо убить. Наркотики – это ведь тоже преднамеренное убийство человека! В Китае за них ввели смертную казнь, а мы даем преступникам два года тюрьмы, и потом они продолжают сеять смерть. А вот страх казни, уверен, остановил бы их.
После панихиды в небо взмыли воздушные шары. Ровно 130 белых шариков поднимались все выше к небу, делались все меньше на фоне грязно-серых туч. И люди неотрывно следили за ними – будто передавали с ними привет своим родным, которых уже не вернешь. Расходились со слезами.
